Хороший вопрос. Сколько думал над ним, а все как-то стесняюсь ответить.
– Ну, она мне вроде как нравится. Я считаю, эта женщина заслуживает толики обыкновенной жизни. Да она, в общем-то, ничего. Правда.
Одноглазый, выдав мимолетную усмешку, повернулся к ничем не отмеченной могиле.
– Да, без старины Костоправа жизнь была бы вдвое скучней. Наблюдать, как тебя колбасит, само по себе поучительно. Все-таки ответь, скоро мы отправимся? Не нравится мне здесь.
– Еще несколько дней. Госпоже надо кое-что уладить.
– Сам-то хоть в это…
Боюсь, я позволил себе резкий тон:
– Когда настанет срок уезжать, я тебя извещу!
Однако это самое «когда» все не наступало. Дни шли, а Госпожа никак не могла вырваться из паутины административных забот.
В ответ на указы Башни повалили вести из провинций. И каждая требовала первоочередного разбора.
Словом, мы провели в этом ужасном месте целых две недели.
– Костоправ, да вытащи же нас отсюда! – потребовал Одноглазый. – Нервы больше не выдерживают!
– Пойми ты, у нее дела…
– У нас тоже дела, ты сам говорил. Кто сказал, что наше дело – ждать, пока она со своими разделается?
Тут на меня наехал Гоблин.
– Костоправ, мы уже двадцать лет терпим твои закидоны! – орал он. – Потому что с тобой интересно! Когда скучно, есть над кем поиздеваться! Но смерти себе я не желаю, это я распроабсолютнейше точно тебе говорю! Не хочу здесь оставаться, даже если она нас всех в маршалы произведет!
Я подавил вспышку гнева. Конечно, неприятно такое выслушивать, но ведь Гоблин совершенно прав. Ради чего мы тут торчим, подвергаясь величайшему риску? Чем дольше ждем, тем больше шансов нарваться на неприятности. Мало нам хлопот со стражей Башни, крайне недовольной нашей близостью к их хозяйке, – как-никак мы столько лет воевали против нее.
– Завтра утром, ребята, – сказал я. – Я не просто лекарь, гуляющий сам по себе, а человек, которого вы выбрали начальником. Простите, что забыл об этом.
Ай да Костоправ, ай да ловкач! Одноглазый с Гоблином были пристыжены. А я усмехнулся:
– Так что пакуйтесь и увязывайтесь! Выезжаем с рассветом.
Госпожа разбудила меня среди ночи. Я было даже подумал…
Затем я увидел ее лицо. Она все слышала.
Она упрашивала остаться, всего лишь на денек. Ну от силы на два. Ей ведь не больше нашего нравится здесь жить, в окружении всего того, что потеряла, что теперь терзает ее самолюбие. Она хочет уехать отсюда, с нами, со мной, с единственным другом на свете…
Мое сердце разрывалось на куски.
На бумаге все это выглядит глупее некуда, но давши слово – держись. Я даже гордился собой. Я не отступил ни на дюйм.
– Всему этому не будет конца, – сказал я. – Каждый раз найдется еще одно дело, которое надо закончить. Пока я жду, Хатовар не становится ближе. Приближается только смерть. Да, ты дорога мне. Я не хочу уезжать… Но смерть здесь прячется за каждым углом, в каждой тени. Она в глазах у всякого, кто обижен и возмущен моей близостью к тебе.
Такие уж нравы в этой империи, и в последние дни многие старые имперцы получили повод для глубочайшей ненависти ко мне.
– Ты обещал мне ужин в садах Опала.
Да я тебе все, что хочешь, пообещаю, сказало мое сердце. А вслух я ответил:
– И не отказываюсь. Обещание в силе. Однако я должен увести отсюда парней.
Я впал в задумчивость, а Госпожа вдруг разволновалась, что ей, вообще-то, несвойственно. В глазах заплясали искорки – она явно что-то замышляла. Мной тоже можно управлять, и мы оба это знали. Но она никогда не использовала личное ради достижения политических целей. По крайней мере, со мной.
Я думаю, каждый однажды находит человека, с которым можно быть совершенно честным, – человека, чье доброе мнение заменяет мнение всего мира. И это доброе мнение важнее всех подлых, скользких замыслов, важнее алчности, похоти, самовозвеличения – важнее всего, что мы творим втихаря, при этом убеждая мир в том, что мы – всего лишь простые, душевные люди. Так вот, я был объектом ее честности, а она – объектом моей.
Одно лишь мы скрывали друг от друга, и только из-за боязни: а вдруг оно, будучи раскрытым, изменит все остальное, а то и разобьет вдребезги нашу откровенность?
Да и бывают ли любящие до конца честны?
– По моим прикидкам, мы доберемся до Опала недели за три. Еще неделя, чтобы подыскать надежного судовладельца и уговорить Одноглазого пересечь Пыточное море. Значит, через двадцать пять дней, считая от сегодняшнего, я буду в садах. И закажу ужин в гроте Камелий.
Я погладил шишку совсем рядом с сердцем. Шишка представляла собой прекрасной работы кожаный бумажник, в коем хранились грамоты, удостоверяющие, что я, генерал вооруженных сил империи, являюсь полномочным имперским посланником, подчиняющимся лично Госпоже.
Именно так, а не иначе. Замечательный повод для ненависти со стороны тех, кто служит империи всю жизнь.
Я и сам не слишком хорошо понял, как до этого дошло. Мы шутливо трепались в один из тех редчайших часов, когда она не издавала декреты и не подписывала воззвания. И вдруг я обнаружил, что осажден тучей портных. Оказался при полном имперском гардеробе. Наверное, мне никогда не разобраться, что означают все эти бесчисленные канты, кокарды, пуговицы, медали и прочая мишура. Словом, в этой одежде я чувствовал себя крайне глупо.
Однако совсем скоро я увидел некоторые преимущества своего новообретенного статуса – и перестал считать себя жертвой изощренного розыгрыша.
У нее есть чувство юмора, и весьма своеобразное; она не всегда относится серьезно к такому ужасающе скучному делу, как управление империей.
И преимущества эти, я уверен, Госпожа увидела задолго до меня.
Так вот, мы беседовали о гроте Камелий в садах Опала. Это у высшего общества излюбленное место, где можно на людей посмотреть и себя показать.
– Я каждый вечер буду там ужинать. Ты можешь присоединиться в любой момент.
В ее глазах я разглядел тщательно скрываемое напряжение.
– Ладно, – кивнула она. – Если буду в тех краях.
Вот в такие минуты мне становится очень неуютно. Что бы ни сказал, будет понято не так. И тут меня выручил коронный прием Костоправа.
Я просто повернулся и пошел.
Вот так я разбираюсь со своими женщинами. Если они расстраиваются, немедленно прячусь в норку.
Я почти достиг двери.
Госпожа, когда нужно, могла двигаться очень быстро. Преодолев разделяющее нас расстояние, она обняла меня и прижалась щекой к моей груди.
Вот так они управляют мной, сентиментальным дурнем. Романтиком занюханным. Мне даже не нужно разбираться в женской натуре – все равно бы не помогло. Я могу
