– Зачем в таком случае вообще спрашивать? – сосчитав мысленно до десяти, спросил он.
– Тебе сколько лет, сопляк? – с усталым вздохом поинтересовался Семен.
– Двадцать…
– А я думал – двенадцать, – прогундосил собеседник и уже нормальным, спокойным тоном пояснил: – До войны в нашей стране совершеннолетие с восемнадцати наступало.
– Я знаю.
– А раз так, то нечего строить из себя выпускника школы для умственно неполноценных! – рявкнул Семен. – Может, у нас здесь и почти военное положение, однако ты не раб и имеешь право и на свое мнение, и на выбранное лично тобой место работы, и даже свинтить со станции к чертовой матери, если приспичит. И меня с Винтом можешь послать в далекие дали в любую приглянувшуюся минуту. Ясно?
Влад растерянно посмотрел на него.
– А интересовался я, поскольку могу повлиять на распределение, но сильно не хочу быть тем самым медведем с услугой. В конце концов, ты мне сосед али кто? Так значит, все же северный?
– Северный, – выдохнул Симонов. – Ты действительно поможешь?
– Только ради всего святого, не лезь на рожон. Прокляну, если твоя безвременная кончина ляжет мне на плечи очередным напоминанием о том, что никому помогать нельзя. У меня в роду были цыгане, и, замечу, не те, которые по метро шастают, а самые настоящие. Потому бойся!
– Какая разница, если я все равно мертвым буду?
– А вдруг смерть – всего лишь череда перерождений? – лукаво поинтересовался тот. – Вот прокляну тебя, и родишься ты сызнова тупой жирной свиньей.
– Спасибо, – невпопад поблагодарил Влад, совершенно не проникнувшись угрозой, и улыбнулся.
– В палатку пшел отсюда! – прикрикнул Семен, старательно изображая неудовольствие. – И так время потерял с тобой. Давай-давай, топай.
Очень захотелось рассмеяться и хотя бы шутливо козырнуть, но Влад сдержался.
– Вы только меня разбудить не забудьте, когда вернетесь, – попросил он, услыхав в ответ громкое и вполне заслуженное:
– Брысь!
Глава 6
Свет электрического фонаря блуждал по стенам туннеля и по шпалам, терялся на потолке. Далее десяти метров царил полный мрак.
Третья группа пусть и вернулась, но на большинство вопросов ответов не дала. Существо (или что там было на самом деле?) их не тронуло. Но вот почему? Ушло ли оно совсем или затаилось? Может, отожралось и впало в спячку? И когда в таком случае вновь выползет на охоту? Какого размера оно достигает, если ему нужно столько еды?! А если оно сделало запасы и не сразу всех убило?.. Да и одно ли оно, или нагатинцам вскоре придется иметь дело с целым выводком? Почему ему не сопротивлялись? Вопросы рождались, накапливались, как снежный ком.
На станции только и разговоров было, что о монстре. Влад на третий день после прихода группы уже начал от них порядком уставать. Люди нервничали – особенно технический и рабочий персонал, занимавшийся хозяйственными делами. Если они и ходили по туннелям, то лишь до Тульской и обратно. Дозорные все больше зубоскалили и шутили, ничем не выдавая тревоги, но свой счастливый броник Семен надевал уже несколько раз, когда ходил патрулировать северный туннель, и единожды (вероятно, перепутав) – в южный.
Глава принял меры по усилению бдительности. До запрета ходить по северному туннелю, конечно, не дошло, но дозоры были увеличены. В их состав обязательно включали опытных бойцов, вооруженных, кроме автоматов, еще чем-нибудь более убойным, вроде ручного огнемета. Патрули раз в три часа проходили от дозора к дозору – проверяли, все ли в порядке с людьми, не исчезли ли – и углублялись в туннель гораздо дальше отметки в сто пятьдесят метров. Ну, и за самими патрулями, разумеется, следили. Если те задерживались хоть на четверть часа, немедленно докладывали на станцию.
С Владом случилась очень неприятная история, до сих пор мутным осадком лежавшая на сердце. Семен просьбу выполнил, хотя и не совсем. То ли в угоду его соображениям, то ли из-за главы, а может быть, вмешался Кириллыч (начальник южного дозора в Симонова буквально вцепился), но окончательно возвращать парня на север не стали. Теперь он мотался один раз через три в туннель, ведущий к Нагорной. Винт же, когда узнал обо всем, внезапно встал в позу, сказав, что не дело это – чужих протеже переманивать. Пусть парень в земле ковыряется и грибы выращивает или к Иванычу в техники идет – гораздо лучшее занятие, а главное, безопасное. Еще и Семена обвинять начал: мол, пока его на станции не было, решил «обратить мальчишку в свою веру».
«А сам-то! Собака на сене: ни себе, ни людям», – фыркнул тогда Семен вроде бы в шутку, хотя было заметно, что задели его слова сталкера.
«А я, может, хочу сам всему его обучить и дело свое передать, – бросил Винт во всеуслышание в присутствии Влада. Наверное, думал, будто тому польстит. – Только пока не время. Потому сиди, Владик, не рискуй понапрасну и не высовывайся. Без тебя разберутся».
Симонов, услышав такое, не стерпел. Теперь иногда ему становилось стыдно за резкие слова и тон, но высказался он верно и именно так, как следовало. И про свою незаинтересованность в обучении. И про то, что у него своя голова на плечах, и даже если сталкер Винт иного мнения относительно его дальнейшей судьбы, диктовать свою волю не имеет никакого права. Влад – совершеннолетний и сам решит, чего в этой жизни хочет.
«Я, конечно, благодарен тебе за поддержку. Если б не ты, я и на Нагатинской не появился бы. Может, поставили бы меня к стенке на Добрынинской, объявив красным шпионом, – сказал ему Влад напоследок. – Да только и о том, как ты меня допрашивал, я не забуду. А еще – ты не отец мне и даже не родственник», – и вылез из палатки.
В тот момент парень был уверен, что ушел навсегда. Теперь придется ему искать новый угол, а то и перебираться куда-нибудь под платформу. Еще понимал: с Винтом общаться не будет и, само собой, помощи от него больше не видать. Надежда уговорить сталкера идти к Фрунзенской окончательно истаяла. Впрочем, она и так-то стоила немного: сколько уже просил – и получал отказы. Зыбкий, уклончивый ответ «в следующий раз, возможно» являлся всего лишь очередной манипуляцией со стороны Винта.
Ноги сами понесли парня к северному туннелю. Влад встал напротив входа и принялся вглядываться в черную бездну, а та, соответственно, – в него. Мгла ухмылялась, жаль, не говорила – то ли не
