— Эта в чем виновата? — показал я на более слабую.
— Хенши, купчиха. Мужа зарезала.
— И еще раз с удовольствием бы, — слабым голосом сообщила заключенная. — Меня бил, пусть боги судят, но он собственного сына головой о стену до смерти. Пройти мешал.
Он был в своем праве, как бы это ни звучало. Глава семьи может сделать с домочадцами что угодно, и спроса с него нет. Подобные случаи не одобряются, и вряд ли соседи пригласят его в гости на обед, однако людям соответствующего пошиба это не так важно. Наверняка срывая злость на семье за собственные неудачи. На кого постороннего — кишка тонка. А теперь ее положено живьем закопать в землю, если правильно помню.
— А ты в чем виновна? — спросил вторую.
— В том, что родилась не мужчиной, — ответила неожиданно приятным голосом с легкой хрипотцой. — С земли нас с матерью и двумя сестрами согнали после смерти отца. А он в бою за сюзерена погиб. Нас вместо благодарности из дома поперли. Ближние родственники сами не из богатых, чтобы кормить кучу ртов. А мне куда? Женихи не слетаются на неземную красоту… — А вот это уже прозвучало не с сарказмом, а с горечью. — В женский дом идти?
Да, красавицы, спасаемые прекрасным героем, все больше в легендах попадаются. Она меньше всего на таковую походит. Эдакая мощная бабища, с руками борца и плечами грузчика. Да и на личико не больно приятна, даже не считая недавнего воспаленного шрама через левую щеку.
— И?
— Я позвала «жильцов» отца, и они пошли за мной, — сказала с гордостью.
Что кое о чем говорит. Признать девку главной — ей надо иметь авторитет среди опытных вояк, которые наверняка старше. Она хоть и здоровая, как лошадь, а молодая. Иначе бы и страшная рожа не помеха замужеству была при отце. Выдал бы замуж хотя бы за одного из ветеранов. Видать, не успел.
— Два года гуляли да знаменосцу, порождению верблюда, под шкуру железо сажали.
— Большую облаву на нее устроили, — с оттенком восхищения прокомментировал охранник. — Уж очень многих чиновников побила и мытарей ограбила.
— Только шавок Бжатапу. Честных людей сроду не обижала, видят боги!
— Нет больше знаменосца, и семьи его нет. Теперь я здесь хозяин. Женщины воины-онна в прежние времена бывали.
Конечно, не разбойницы, мы же не в сказке. Просто супруг частенько отсутствовал, и при необходимости заботу о защите дома и детей брала на себя жена. Среди «индюков» такие частенько попадаются, а иногда и среди аристократов имелись. Они неплохо умеют владеть оружием и с детства слушали про стойкость, мужество и честь. Ничего удивительного, что и о таких баллады слагают.
— Почему не вновь. Служить мне будешь?
— А мои люди? — быстро спросила.
Мне понравилось. Значит, не просто хватается за подвернувшийся шанс и о других думает. Я обернулся к старшему тюремщику.
— Трое есть. Там, — показал на соседнюю яму.
— Доставай.
Эти были на вид ничуть не лучше. Один совсем плохой, буквально висел на руках товарищей, и его извлекли с трудом. Сам подняться по лесенке не имел сил. И потом, их оказалось четверо. Причем у последнего рожа до безобразия знакомая, даже несмотря на грязь. Не мой знакомый, и все же где-то встречались. Не вспоминается. Вертится, а поймать не могу.
— Тебя как зовут? — спросил, пытаясь нечто нащупать.
— Райот, благородный муж, — ответил он.
Без фамилии и буквально на одном из языков «крестьянин». Не имя, кликуха. А ладошки-то в очень характерных мозолях. Не от плуга, а от рукояти холодного оружия.
— И откуда взялся?
— Начальник стражи задержал на той неделе: не понравился ему.
Ну этого уже не спросишь. Такое случается, но не с бухты же барахты. Дорогу не уступил высокородному или на ногу наступил.
— И за что? — спросил я уже напрямую арестованного.
— Откуда мне знать? — удивился тот.
— Оружие было?
— Киджар. — сообщил охранник. Это такой кинжал, но слегка изогнутый. — Очень хорошая сталь.
И тут в голове нечто сложилось.
— А не с тобой ли встречался в Ильме? Вас еще четверо было. Шустро клинком вертел.
— Видно, недостаточно. — Поза неуловимо изменилась и стала свободной. Терять ему теперь нечего, раз признал, зато покуражиться с гонором на прощанье для человека Дна самое то.
— По мне, удачно вышло. Здесь-то чего делаешь?
— Да вот заказчик вместо расчета попытался прикончить. Только ничего у него не вышло, да уходить пришлось. Не было жизни на Дне больше. Уж больно тот человек серьезный.
— На саблях тоже сумеешь или только в спину привык?
— С коня не очень, но с некоторыми лицом к лицу свиделись.
Нахал. Плетей, что ли, отвесить.
— Господин, — сказал тревожно «жилец» Ирмы. Этот был в возрасте и уже седой. — Он хороший боец. И человек не подлый. Нам пригодится.
— А ты откуда знаешь? Вы же вместе не бегали. Или прежде знались?
— Повадку в яме хорошо видно и кто чего стоит.
— Значит, поручишься?
— Да!
Нет, подумав, решил. К этим не отправлю. Грешно молоток вместо мухобойки использовать.
— Служить мне будешь?
— А если нет?
— Тогда вали куда хочешь, — равнодушно ответил я. — Только в моих владениях больше не встречайся. Мне такие умельцы, неизвестно на кого работающие, без надобности. Попадешься — вздерну.
— Вы меня на службу возьмете? — недоверчиво переспрашивает.
— Этих же разбойников в вассалы беру. Чем ты хуже?
Если честно, не очень представляю, куда его девать. Конечно, личный убивец пригодится, но смысл в таких людях — незаметность. Если примелькается рядом и послать затем — сигнал, кого винить. Ведь опознают моментально. С другой стороны, чем он хуже прочих?
— Жизнью и честью, — становясь на колено, начал он ритуал.
— Нет, — оборвал я. — Иди туда, — показал на угол двора, — и подумай. Я тебя не нанимаю, а беру на службу и «хочу — не хочу» потом слышать не желаю, как и про прежних знакомых, без разрешения. Вас, — остальным, — это тоже касается. Лопата, — позвал одного из десятников.
Он у меня в основном по хозяйственной части. Сколько ни стараюсь избавиться от нестроевых, все равно есть куча необходимых должностей. И меньше десятника на нее не поставишь. Жалованье, естественно. Сплошные траты. Вот теперь попробую бывшую купчиху приспособить под счетовода в отсутствие Фалько. По крайней мере, на первых порах, за харчи стараться станет.
— Этих, — показал ему на женщин, — сначала в баню. Отмыть, накормить, одеть. Лекаря им пришли, пусть осмотрит. Потом обеих ко мне. Обсудим, кого куда пристроить.
— Благородный господин, — жалобно проблеял тюремщик. Наверняка и у бедняги отчетность, и подпись требуется.
— Здесь я хозяин, — произнес я надменно, — сам и решу — кому жить, а кому лишиться головы.
Он намек прекрасно понял и заткнулся. Подумаешь, мужа убила. Я бы его за сына тоже зарезал. А люди мне нужны,
