Тридцать вторая серия
Сборка антиквариата
До оперы Гарик не добрался по сей день. После «Анархии» его режиссерские порывы вообще перестали находить выход и на сцене, и на экране, хотя заманчивая «поклевка» была. Еще сохраняя кураж, с которым он ворвался в «Современник», Игорь нацелился на очередной кинопроект – спортивную драму «Лучшая в мире» (я упоминал о ней в начале книги). Идея казалась актуальной и коммерчески привлекательной, с перспективой госфинансирования от двух стран. Продюсировать кино взялся не последний человек в российском кинопроизводстве Джаник Файзиев. Вместе с ним Сукачев сумел «проскочить» даже странную комиссию в Минкультуры, вызвавшую скандальные диспуты в профессиональной среде. Именно там определялось, «дадут бабки» под тот или иной сценарий (режиссера, продюсера) или нет. Вернувшись с «экзамена», Горыныч рассказал мне: «Мы с Джаником решили, что худо-бедно члены комиссии нас поймут. Ну а прервут, так прервут. В тот день в Министерстве культуры я ощущал себя очень странно. Вокруг было столько топовых режиссеров и продюсеров, которые терпеливо ждали своей очереди на экзамен. Мне казалось, что я опять, как в молодости, куда-то поступаю и, как всегда, не готов. Но у меня не возникало чувства неловкости, ущемленного самолюбия, которое, как я знаю, испытывали некоторые наши мэтры, поставленные, грубо говоря, в положение школяров. Я привык играть на чужом поле по чужим правилам.
И получилось все неплохо. Нас никто не прерывал, а говорили мы, по-моему, больше десяти минут. Выходя из зала, я, разумеется, еще не знал, войдем ли мы в небольшую компанию избранных. Но мне по-человечески приятно, что в министерстве отнеслись к нам позитивно. Меня это до сих пор удивляет. Многие кинематографические чиновники теперь воспринимают меня не как выскочку, а как профессионала. Еще десять лет назад все было совсем по-другому. Хотя я не прилагал специальных усилий, чтобы кому-то понравиться».
Помимо поддержки российского минкульта Игорь рассчитывал на средства из Баку. «У нас совместный проект с Азербайджаном. Но от их министерства культуры еще нет стопроцентного подтверждения участия в нем. Проведены только предварительные переговоры, где стороны пришли к выводу, что им это интересно… Если мы так и не подпишем соглашение с азербайджанцами, опять возникнет вопрос: где взять средства, которых нам будет недоставать, и с кем общаться по этому вопросу? В любом случае история нашего фильма столь хороша, что ее можно экранизировать и десятилетием позже. Снял же я «Дом Солнца» через 18 лет после появления первой версии Ваниного сценария».
Сомнения Гарика несколько месяцев спустя подтвердились, и «Лучшая в мире» пока «отлеживается» в его столе. «Восток – дело тонкое. Переговоры шли довольно долго, но в итоге азербайджанские партнеры слетели. Жаль. Мы с Наташей Павловской написали отличный сценарий, потратили на него много лет. А теперь не знаю, что с ним будет».
Неудача со спонсорами не то чтобы ввергла Горыныча в меланхолию, но к некоторым пессимистическим размышлениям подтолкнула. В один из морозных зимних вечеров он сказал: «Боюсь, что больше не сниму ни одного фильма. Мне не на кого опереться. Это очень досадно. Сил полно, умение работать на съемочной площадке – тоже есть. Но я – не из кинематографической среды. Был бы профессиональным кинорежиссером, наверняка снимал бы регулярно. А так – постоянно приходится биться лбом в стену. В какой-то момент я понял, что не могу приступить к созданию очередной картины по вполне очевидным причинам, связанным с финансовыми рисками продюсеров. С одной стороны, «под меня» дают деньги, и инвесторы не ограничивают при этом мою творческую самостоятельность, не диктуют, как и что снимать. С другой стороны, выделяемых средств недостаточно для того, чтобы сделать кино, соответствующее моим желаниям. Нужны по-настоящему большие ресурсы, привлечь которые крайне сложно. А ведь интересных нереализованных кинопроектов у меня много. Помимо «Лучшей в мире» я пока еще не сделал и другое кино по нашему с Наташей Павловской сценарию – «Лучший из них». Второе его название – «Леха-совесть». Не снял трилогию «Камень, ножницы, бумага», которую меня буквально уговаривали снять те, кто знаком с материалом. Это фильм из трех разноплановых новелл. Но и он хранится в загашнике, где у меня еще много чего есть. Только необходимого финансирования нет. А кинематограф движется вперед, и я чувствую, что отстаю от этого «поезда». Еще не в профессиональном плане отстаю, но, скажем так, в идейном. Вот сын мой – представитель уже совсем другого кинопоколения. А у меня, возможно, есть впереди с десяток лет, пока в маразм не впаду, дабы все-таки сделать что-то новое в этой области».
Переждать собственный «кинокризис» Гарик мог в театре, куда его, в принципе, звали. Причем речь заходила не только о режиссуре, но и об актерских ролях. Это был бы очередной эксперимент. В театре Игорь никогда не играл. Но теперь, в зрелом возрасте, уже и не хотел. «Театр – это круто, но тяги к нему у меня нет. Предложения поступают, а я отказываюсь, ссылаясь на нехватку времени. Хотя времени до фига. Просто всегда надеюсь, что вот-вот настанет момент, когда мне действительно будет его не хватать. И потом, полноценный театр у нас – заведение репертуарное, привязывающее тебя к спектаклю на постоянной основе. Мне такого не надо. Есть, конечно, антреприза. Но это чисто актерская штука. Для честного дополнительного заработка. Для меня в ней никакого кайфа. Я все-таки в большей степени музыкант».
На фоне предыдущего десятилетия, когда Горыныча бросало от одного искусства к другому, когда он уверял своего друга Скляра, что оставил бы музыку ради кино, данное признание звучало как подтверждение поговорки «от себя не убежишь». Конечно, Сукачев был и остается прежде всего музыкантом, рок-поэтом, фронтменом такой пробивной силы, каких в России и полдюжины не наберется. Первый телеканал
