Я собиралась просидеть с дневником не меньше часа, как вдруг услышала какой-то шум в коридоре. Громкие голоса, смех – знакомые голоса, знакомый смех… Выглянула – и увидела парочку, которая шла обнявшись: ни дать ни взять пьяные матросы. Но стоило присмотреться внимательнее, стало понятно: мужчина с трудом переставляет ноги, женщина буквально тащит его на себе. Женщина сильная, статная – рабочий и колхозница в одном флаконе. Женщина глянула на меня – и превратилась в Беллу, швейцарскую официантку, которой следовало быть уже где-то в пригородах Сантьяго. Мужчина улыбнулся – и стал англичанином Джо без обручального кольца.
– Девушка с ногой, добрый вечер! – сказал он мне, всё так же чеканно отбивая каждый слог. А вот шаг ему чеканить не удавалось – он шёл, как андерсеновская русалочка по земле: гладкий пол дормитория был для него хуже колючей проволоки.
Джо стёр ноги до мяса на второй неделе – он слишком резво пустился в путь, проходил по тридцать километров в день (я такое даже представить себе не могу!). Пару раз не просушил обувь после ливня, испортил кожу хлопчатобумажными носками (шерсть, только шерсть!), и ноги отплатили своему хозяину по полной программе. Кожа просто сползла с них, и ступни сочились кровью, как у бедненького святого Варфоломея.
В Леон его привезли на машине из Бургоса – Джо должен был встретиться здесь со своими друзьями, начинающими пилигримами, решившимися на «половинку пути». В итоге те друзья, поохав и поахав над ним, отправились в паломничество – сейчас они, скорее всего, приближаются к Сантьяго, а бедный Джо заново учится ходить на только-только покрывшихся нежной кожицей ступнях. Паломничество, конечно, закончилось: поездка на машине – это непростительный грех, сказал Джо. Видно, что он много времени провёл в монастыре.
– Теперь и я мужчина с ногой, – грустно пошутил Джо.
– Тогда уж с ногами.
Белла недовольно глянула на меня – и, по- свойски, на Джо. Так хозяйски оглядывают принадлежащую тебе вещь – добротную, совсем недавно купленную и ещё не успевшую слиться с интерьером в единое безликое нечто. Белла (в крещении, если я правильно помню, Августа) пришла в Леон неделю назад. У неё не было ни одной мозоли – она с гордостью показала мне свои ноги в резиновых шлёпанцах, действительно совершенно гладкие, непилигримские. Монашки рассказали ей про бедного англичанина, который лежит здесь уже несколько дней и пьёт по бутылке красного вина для скорейшего исцеления.
– Как истинно православный человек, я не смогла оставить его здесь в одиночестве.
Истинно православный человек Белла в компании с Джо исправно посещает все католические мессы.
– А разве можно? – спросила я.
Мы к тому времени сидели в лазарете: я и Соледад на стульчиках, швейцарка – в ногах больного.
– Я спрашивала батюшку, он благословил.
– Джо, а ты католик?
Он был дважды крещённый еврей-агностик. Сирота, попавший в приют, носил иудейскую фамилию, потом его усыновила истово верующая католичка, а когда она умерла, опекунство над мальчиком оформила семейная пара – слабослышащий мужчина и слабовидящая женщина.
– Но Бога они видели и слышали невероятно чётко! – улыбнулся Джо. – И заново крестили меня в англиканской церкви.
Агностиком он стал в юности, в храмах бывал только по эстетическим причинам – в мире, по мнению Джо, есть острая нехватка красоты.
– Неудивительно, что Господь Бог снял тебя с дистанции, – пробурчала Соледад, но Джо её, к счастью, не услышал.
– Соледад – бывшая монахиня, – говорю я просто для того, чтобы что-то сказать. Мне хочется произвести впечатление, и это так по-детски! Вот что у меня есть, бе-бе-бе, со мной по камино шагает бывшая монахиня, пока вы тут живёте в монастыре и на пару посещаете мессы.
– А почему бывшая? – интересуется Джо.
– Так сложилось, – Соледад не хочет об этом говорить, и все поспешно переходят на другие темы: идут, как через рельсы, когда вдали уже виднеется поезд.
Я рассказываю про свою детскую дружбу с католическими святыми из альбомов по искусству.
Белла говорит, что надо обязательно посещать богослужения в храме, потому что кому церковь не мать, тому Бог не отец.
Джо спрашивает, знаем ли мы, откуда взялось слово «компостела» в названии города, куда он так и не дойдёт? Мне на ум приходят неуместные «компост» и «компостер». Соледад явно знает ответ, но признаваться не хочет – вместо этого собирает несуществующие крошки с тумбочки Джо, меняет местами стакан и бутылку с водой: все эти манипуляции сопровождает сверлящий взгляд Беллы.
Как же трудно не смотреть на больные ноги Джо – на эти кровавые подмётки!
Латинское «campus stellae» – «звёздное поле». 25 июля 814 года (за дату Джо не ручается) в Галисии светила необыкновенно яркая звезда. За светом этой звезды последовал монах- отшельник, имени которого Джо тоже не помнит, – он-то и обнаружил ковчег с останками святого Якова. Вот откуда родом компостела.
– Как красиво! – мечтательно говорит Белла, но лицо её мрачнее беззвёздного неба.
Белла и Джо – новые имена Вали Поповой и Андрея, который тоже был Англичанин, пусть и не с таким чеканным выговором. Моя судьба похожа на писателя, с упрямством расписывающего один и тот сюжет в каждом новом романе – он всего лишь меняет имена персонажам и декорации, перепрыгивает во времени на двадцать лет.
Между тем мы перевалили за экватор.
День тридцать первый. АсторгаНе верится, что две недели назад мы изнывали от жары! На всём пути от Леона до Асторги дул холодный ветер – и не в спину, а в лицо. Пальцы, сжатые в карманах, не хотят разгибаться даже сейчас. Кулак тоже похож на ракушку святого Якова.
Это самый скучный участок пути. Тропа идёт строго вдоль трассы. Плоскогорье, промышленная зона, мимо которой мы чуть было не решились проехать на автобусе – но вовремя остановились. Точнее, автобус не остановился вовремя – выехал на трассу, не дождавшись пассажиров.
– Искушение, – говорит Соледад.
Белла и Джо остались в Леоне: судя по всему, у швейцарки серьёзные планы на англичанина, раз она рискует своей работой. А что? Подлечит ему ноги, увезёт в город Ньон и будет счастлива.
Я сержусь на Беллу и завидую её решимости. У Джо красивые руки и глаза в морщинках-лучах, похожих на дороги в Сантьяго (теперь я узнаю́ их во всём, что вижу). Больше мы с ним никогда не увидимся – если только не бросить всё прямо сейчас: вернуться, упасть к стёртым до крови ногам и пригласить в Екатеринбург. Конечно же, он выберет Россию, а не
