Кэт высоко подняла голову.
– Мы своего добьемся, с одобрения моих родителей или без него. У нас будет лучшая кондитерская в целом Червонном Королевстве. Да что там, сама Белая Королева приедет, когда пойдут слухи о наших роскошных шоколадных тортах и неописуемо нежных слоеных булочках со смородиной.
Мэри-Энн недоверчиво поджала губы.
– Кстати, чуть не забыла, – продолжала Кэт. – В шкафу сейчас остывают три торта. Ты ведь подашь их сегодня вечером? Ах, только сначала нужно посыпать сахарной пудрой! Я оставила пудру на столе. Чуть-чуть, самую малость.
И она показала сколько, сложив пальцы щепоткой.
– Конечно, подам. А какие торты?
– Лимонные.
На лице Мэри-Энн заиграла лукавая усмешка.
– С вашего дерева?
– Так ты уже слышала?
– Я видела, как садовник утром сажал его у вас под окном, и спросила, откуда оно взялось. Ох, и пришлось ему повозиться, чтобы распутать ветки и отцепить их от вашей кровати! А деревце выглядит свежим, будто и не пострадало совсем.
Кэт сжала руки, не понимая, почему ее так смущают разговоры о деревце из ее сна.
– Хм, да… Лимоны оттуда, и я уверена, что эти торты мне удались как никогда. Уже завтра утром о них заговорит все королевство, и все будут спрашивать, когда же они смогут купить наши десерты.
– Да что вы, Кэт, – аккуратно, чтобы не повредить прическу, Мэри-Энн надела Кэтрин корсет через голову. – Все спрашивают об этом уже с прошлого года, когда вы испекли поджаристое печенье с кленовым сиропом.
Кэт наморщила нос.
– Не напоминай. У меня тогда чуть все не подгорело, помнишь? Края получились слишком хрустящими.
– Вы к себе чересчур строги.
– Я хочу быть лучшей.
Мэри-Энн положила руки на плечи Кэт.
– Вы и так лучшая. И я еще раз прикинула: затраты, стоимость аренды лавки господина Гусеницы, ежемесячные расходы, стоимость продуктов в пересчете на нашу суточную выработку, и цены.
Кэт зажала уши.
– От твоих цифр и математики вся радость уходит. Ты же знаешь, у меня от них голова идет кругом.
Мэри-Энн, фыркнув, подошла к платяному шкафу.
– Вам же не трудно сосчитать, сколько в стакане столовых ложек. Так это почти то же самое.
– Нет, это совсем другое. Потому-то ты мне и нужна в этом деле. Мой изумительный, рассудительный и умненький деловой партнер.
Она стояла спиной к Мэри-Энн, но прекрасно представляла, как у той глаза полезли на лоб.
– Где бы это записать, леди Кэтрин? Что ж, я правильно помню, что для бала мы выбрали белое платье?
– Да какое хочешь. – Вся в мыслях об их будущей кондитерской, Кэт вдевала в уши жемчужные сережки.
– Так что же? – спросила Мэри-Энн, выдвигая ящики и доставая из шкафа нижнюю юбку с оборками. Она повернула Кэт спиной, чтобы затянуть шнурки на корсете. – Сон был хороший?
Тут Кэт с удивлением обнаружила у себя под ногтями остатки теста. Вычищая их, она опустила голову, скрывая, что покраснела.
– Ничего особенного, – ответила она, думая о лимонно-желтых глазах.
И ахнула – корсет вдруг резко сдавил ей бока.
– Меня не провести, я всегда вижу, когда вы врете, – заметила Мэри-Энн.
– Ну, ладно, ладно. Да, сон был хороший. Хотя все сны волшебные, не так ли?
– Не знаю. Я пока ни одного не видела. А вот Абигайль как-то рассказывала, будто ей приснился большой сияющий месяц в небесах… а наутро появился Чеширский Кот, и в воздухе повисла его зубастая улыбка. Выпросил блюдечко молока – и вот уже сколько лет мы не можем его спровадить.
Кэт хихикнула.
– Чеширчика я очень люблю, но все же надеюсь, что мой сон сулит что-то поволшебнее Кота.
– А если даже и нет, парочку славных лимонов вы уже получили.
– Верно. И это должно меня радовать.
Но это ее не радовало. Ни чуточки.
– Кэтрин! – дверь отворилась, и в комнату влетела Маркиза, со свекольно-красным, несмотря на толстый слой пудры, лицом и вытаращенными, как плошки, глазами. Всю жизнь матушка Кэтрин пребывала в волнении и суматохе. – Вот ты где, дорогуша! Как, еще даже не одета?!
– Мамочка, Мэри-Энн как раз помогала мне…
– Абигайль, перестань возиться с метлой, скорее сюда! Нам нужна твоя помощь! Мэри-Энн, что она наденет?
– Миледи, мы думали о белом платье…
– Ни в коем случае! Только красное! Ты будешь в красном платье! – Распахнув дверцы шкафа, Маркиза нырнула внутрь и извлекла пышный наряд из тяжелого алого бархата, с необъятным турнюром и декольте, которое мало что оставляло прикрытым. – Да, превосходно!
– Ах, мамочка, только не это платье. Оно мне… мало!
Маркиза смахнула с кровати глянцевый темно-зеленый лист и разложила платье поверх покрывала.
– Нет, нет и нет! Это платьице не может быть мало моему золотцу, моей милочке-лапочке! Это особенный вечер, Кэтрин, и ты просто обязана выглядеть наилучшим образом.
Кэт умоляюще посмотрела на Мэри-Энн, но та лишь пожала плечами.
– Но это же просто бал, один из многих. Почему я не могу…
– Ай-ай-ай, не спорь, деточка! – Маркиза подошла к Кэтрин и взяла ее лицо в ладони. Мать Кэтрин хоть и была худой, как птичка, но в том, как она мяла и щипала щеки дочери, не было птичьей легкости и изящества. – Сегодня вечером тебя ждет райское блаженство, красавица моя!
И, странно блеснув глазами, отчего Кэтрин насторожилась, Маркиза крикнула:
– А ну, кругом марш!
Подпрыгнув от неожиданности, Кэт покорно повернулась лицом к окну.
Ее мать (Маркизой она стала, выйдя замуж) так действовала на всех. Она, конечно, умела быть и любящей, и душевной, и Маркиз, отец Кэтрин, души в ней не чаял. Но Кэт слишком хорошо знала, как внезапно меняется у нее настроение. Вот она ласково и нежно воркует, а в следующий миг орет во всю глотку. При своем хрупком сложении Маркиза обладала громовым голосом и особенным взглядом, от которого сердце даже у льва ушло бы в пятки.
Кэт считала, что привыкла к характеру матери, но даже ее эти частые перепады настроения заставали врасплох.
– Мэри-Энн, затягивай корсет!
– Но миледи, я только что…
– Туже, Мэри-Энн. Это платье требует талии в двадцать два дюйма. Но я хочу, чтобы сегодня она была утянута до двадцати. К несчастью, Кэт, широкой костью ты пошла в отца, и тебе надо неусыпно следить, чтобы не унаследовать и его комплекцию. Абигайль, будь ангелом, принеси рубиновые украшения из моей шкатулки с драгоценностями.
– Рубиновые украшения? – пискнула Кэтрин, пока Мэри-Энн возилась с завязками корсета. – Но эти серьги ужасно тяжелые…
– Не будь такой неженкой. Это только на один вечер. Туже!
Глаза у Кэтрин чуть не вылезли, когда Мэри-Энн затянула корсет. Она выдохнула весь воздух, какой оставался в легких, и, вцепившись в сумочку, моргнула, пытаясь прогнать пляшущие перед глазами искры.
– Мамочка, я так задохнусь!
– Отлично, в другой раз подумаешь,
