переживем, – Никита замялся, и стало видно, как в человеке просыпается совесть. – Послушай, я знаю, ты сошел с ума, но чисто по-человечески тебя понимаю. Выдумать всю эту галиматью ты не мог. Заблуждаешься, из двух совпадений делаешь грандиозные выводы… но ничего, поможем.
– А две попытки меня прикончить?
Никита кашлянул.
– Ты просто кому-то не понравился. А теперь представь, найдутся свидетели, которые видели вас уходящими с места преступления. Вычислят личности, и, увы, Вадим, не понравитесь вы и федералам. Я помочь не смогу. Чекисты зацепятся, и будет вам очень трудно.
– Пусть попробуют поймать, – усмехнулся Вадим.
– Тьфу, – окончательно расстроился Никита, – так он еще и в бега собрался. Надеешься распутать преступление?
– Хотел, – помялся Вадим, – с вашей, милицейской, помощью. Но с чекистами я по жизни не дружу. Было у меня несколько зацепок, Никита, – Вадим пристально посмотрел на приятеля, Никита покраснел, как гроздь рябины после первых холодов, вздохнул и пробормотал:
– Выкладывай.
– Персонал ресторана, швейцар, кто-то из сидящих в зале могли видеть убийцу, который скрылся через парадный вход, бросив в подсобке робу грузчика. Утверждение шаткое, но если потрясти весь персонал, то кто-нибудь да вспомнит. И второе, – Вадим извлек из кармана серебристый телефон, демонстративно протер его грязным кухонным полотенцем, чтобы не остались отпечатки пальцев, и подтолкнул Никите. – Тоже любопытная вещица. Убийце не пришло в голову забрать его с собой. А может, устроители акции элементарную ситуацию не просчитали. Проруха на старуху. Я тоже, знаешь ли, временами теряюсь, когда дело касается современных технических штучек.
– Короче можешь? – процедил Никита.
– Два последних вызова – с одного и того же номера. Номер федеральный, сотовый, ни о чем не говорит, и мне узнать его обладателя, увы, не по зубам. В отличие от некоторых штатских… в погонах. За последние сорок минут из жизни женщины ей позвонили, по меньшей мере, дважды. Первый звонок – назначили встречу в «Созвездии Скорпиона». Второй – забеспокоились, выяснив, что Ордынскую пасут, и приказали уйти из ресторана черным ходом, где уже материализовался таинственный душегубец. Делай выводы.
Никита опасливо придвинул к себе телефон. Жалобно посмотрел на Вадима.
– Тебе-то какой с этой беды навар?
– Жить хочу, – начал загибать пальцы Вадим. – Любопытство. Жажда справедливости. Ненависть к губителям человеческих жизней. Этого мало?
– Ты мне тут совесть не прессуй, – возмутился Никита. – Сам отлично знаешь, что я человек подневольный и пашу по шестнадцать часов в сутки. Заниматься этим делом в свободное от работы время?.. Не по-ментовски как-то. А влезу официальным образом – будет столько вони… Но я тебе сочувствую, Вадим. Благодаря нашей встрече в пивном баре ты попал в беду. Слушай, бедолага, – глаза майора вспыхнули. – У моего приятеля пустует дача в Кошарах, 120 километров от города – ни одна сволочь не достанет. Раньше теща его туда ездила, а тут скоропостижно скончалась, и на небесах у нее теперь другая дача. Хочешь, договорюсь? Отсидишься пару недель, порыбачишь…
– Я подумаю, – уклончиво отозвался Вадим. – А пока у меня к тебе большая просьба. Адресочек особняка Белоярского, где он проживал с внучкой. Пробей, пожалуйста.
– Понравилась? – прищурился Никита.
– Разберемся, – улыбнулся Вадим. – Так пробьешь?
– Не надо пробивать. Приморская, 36, за Речкуновкой, спросишь у любого аборигена. Не лез бы ты в это дерьмо, Вадим? Перейдешь дорогу чекистам – мало не покажется. А интерес у них к истории, я чувствую, превеликий. Боюсь задумываться, почему.
– Не допускаешь, что дело касается угрозы национальной безопасности?
– А что такое угроза национальной безопасности? – сплюнул на пол и растер Никита. – У каждой головы свои понятия. Незаконный бизнес пробирается даже в мир искусства. А Конституцию, как известно, на хлеб не намажешь, нужны устойчивые выгодные связи с разными структурами…
Не нужно становиться телепатом, чтобы понять, что творилось на душе у Никиты. Он был порядочным ментом и неплохим человеком. А то, что Система наложила на товарища жирный отпечаток, так на кого не наложила?
– Спасибо, Никита, что выслушал, – улыбнулся Вадим. – Заест совесть – помоги. И окажи, будь добр, услугу, которая ничего тебе не стоит. Не надо никому рассказывать, что я сюда приходил, что скорбел над телом Ордынской, да и все эти мои фантазии… о видениях, вычислении убийцы по хлястику… А насчет последнего, Никита, можешь не сомневаться, Белоярского замочила Ордынская. Пусть это будет твоим маленьким козырем против неверующего человечества.
Он слез с колченогого табурета, потянулся к двери.
– Хорошо, – вымолвил в спину Никита. – Никому не скажу… если возьмешь котенка. Серьезно, Вадим, посмотри, какие чудные. Жалко же, ей-богу. Степанида заявила, что если до завтра не пристроим, всех утопит…
Кто бы сомневался в решительных намерениях директрисы. Сердце сжалось, когда Вадим посмотрел на коробку, в которой опять что-то завозилось. Лучше бы не смотрел. Вздохнув, он сел на корточки, приоткрыл коробку. Заворошился клубок – серые, бурые, пегие зверята потянулись доверчивыми мордашками. Пушистые и беззащитные. Расстаралась красавица Муська. Он выбрал голубоглазого котенка, с переливчатым мехом. Тот первым вскарабкался к нему на ладошку, вцепился мягкими лапками – дескать, забери отсюда, дяденька, пропаду ведь… Добродушно ухмыляясь, он определил половую принадлежность приобретения, мысленно обозвал его Тошкой, сунул в карман ветровки.
– Монетку гони, – подобрев, пробормотал Никита. – Вроде так положено – копеечку там, или десять. Лучше, конечно, десять рублей…
Ту же сумму попросил у него в двенадцать ночи трясущийся юнец, пораженный угревой болезнью. Он шел проходными дворами, решив, что так короче, позабыв, что короткие пути очень часто приводят не туда. Компания обосновалась у подъезда, под тусклой лампой, выдирающей клочок белесого света из жирной темени. Четверо подростков – то ли в ломке, то ли похмельные, жутко заторможенные – такие неоперившиеся, можно только диву даваться, куда же смотрит семья и школа. Унылые, больные, квелые, и не сказать, что задницы истосковались по приключениям. Он ответил, не тормозя, что десяти рублей у него нет, хотел прочесть душевное нравоучение, что в позднее время детям лучше спать, но предпочел отделаться молчанием. В каждом поколении свои развлечения. Нынешние дубасятся дешевыми наркотиками (потому что мамка с папкой на дорогие не дают) и мрут, как мухи. Вадим в пятнадцать лет курнул разок, пожал плечами и отправился пить пиво, даже мысли не допуская, что оно, возможно, вредит его здоровью. В шестнадцать понял, что жизнь угаром не ограничивается, учинил в клубном подвале рок-группу, которая пафосно завывала ночами на луну, в семнадцать открыл, что в мире существуют девочки, в восемнадцать – что нужно зарабатывать на хлеб…
– А сколько есть? – осведомился подросток. – Тысяча есть?
– Да иди ты баиньки, карапуз, – не выдержал Вадим.
Такое заявление всколыхнуло серое болото бездействия. Кто-то закричал, что эти прохожие совсем обнаглели, другой выразил мнение, что грубых дядек надо учить, третий выразил уверенность, что у дядьки полные карманы бабла, поскольку глаз у него – рентген. В общем, до следующей лампочки Вадим не дотянул. Догнали. Он, в принципе, не прочь был размяться, но с таким контингентом… Того, кто бросился к нему с перочинным ножиком, он увел в сторону, хлопнул по ушам, чтобы отдохнул. Остальных просто разбросал – довольно бережно.
– А сейчас мы посмотрим, чем у вас брюхи набиты, – произнес он угрожающим тоном, и подростки, твердо убежденные, что нарвались на Джека Потрошителя, с криками убежали. Не самый безотказный метод. Менее кровавое решение проблемы подростковых банд предложил один английский коммерсант и электронщик. Надоело ему, что агрессивные тинэйджеры шатаются вокруг его магазина, и придумал прибор, испускающий ультразвук, неприятный ушам подростков. Повесил коробочку под крышей, вставил батарейку. Пацаны этот писк терпеть не могут, затыкают уши, убегают. А взрослым – до лампочки, их способность
