поднялась, то ли так и не ложилась…
Застарелый хондроз напомнил о себе, впился зубами в пятый от шеи позвонок, заработал на кручение. Сжав зубы, он медленно опустился на колени. Вдруг живая? Бережно перевернул на спину, измазался кровью. Не живая. Целый мир ухнул в пропасть, с делами и заботами, творческими планами, большой скорбью…
Он заставил голову работать. Совпадение, что он опоздал буквально на полчаса, или кем-то задумано? И что за сволоту послали убивать? Почему такая жестокость?
Завизжали тормоза: автомобиль подъехал к крыльцу! Как лопатой по загривку! Он подпрыгнул к окну, отогнул штору.
Подъехали две машины, «УАЗик» и «жигуленок». Обе окрашены характерно, и слово общее на бортах: «милиция». Не самое успокаивающее, скажем, слово…
«Жигуленок» припарковался под акацией, а из «УАЗика» уже вылупились два типа в кокардах и дружно потопали на участок.
Один при этом расстегивал кобуру, а другой и так был здоровяк, и рожу имел нахальную, и кулаки настораживающие.
Слишком быстро шли. К чему бы это?
«Подставили! – мелькнуло в голове. – Но какого черта? Он же не убийца!»
Хотя кто его разберет. Блюдо-то готово: две дамы (в собственном соку) и подозрительная перчинка – из другого блюда. Бледная, похожая (чего там) на маньяка и почему-то в кровавой рубашке. И, главное, НЕ ПРОФЕССИОНАЛ – бил ножом, неумело, впопыхах…
На принятие решения – секунды. Поактивнее, пожалуйста. Два варианта – выйти навстречу закону или убежать. Один умный, один глупый. Вот только какой из них умный, а какой глупый?
Последнее победило. Откуда доблестные менты? От сырости? Кто их вызвал? Это не случайный визит – они уверенно топают в дом.
Он бросился на южную сторону – туда, где всегда светит солнце. Крепкая яблонька за правой фрамугой. Под яблонькой розовые клумбы, грядки, нарциссы, тюльпаны вот-вот зацветут… Он распахнул окно. Двое в кокардах уже в доме, уже споткнулись о мертвую Зоеньку, рожают мысль – одну на двоих… Он взгромоздился на подоконник, прикинул кривую падения и прыгнул. Ветка оказалась неудачной: обломилась, едва он повис на ней. Но умыться красными соплями не пришлось: пока летел, пыхтя, ухватился за другую, помощнее. Резанул рубашку об сучок, ободрал ребра и в итоге оказался на земле – в самой гуще какой-то дозревающей икебаны. На четвереньках подался в кусты – подальше от дома. Не найдут его милиционеры. Первым делом они облазят особняк, а потом придут в сад. Или не придут. Вызовут криминалистов по рации и сядут загорать на солнышке…
Он махнул через ограду между участками (ограда высокая, ни напряжения, ни собак, ни вышек с охраной), окопался в малине. В здешней громадине, похоже, не жили. Возвели на совесть, с манерами, а толку? – фундамент зарастал бурьяном, стены – мхом. Сад производил впечатление дикого. Но уйти через парадные ворота он не смог. Снаружи какие-то личности в серых жилетах на голые пупки ковырялись в колодце. Не слепые же они, чтобы не узреть выходящего с необитаемой территории мужика. Он полез дальше – на параллельный участок, и понесся быстрее кенийского спринтера – от гигантского волкодава, идеального устройства для изгнания с огородов мелких бесов. Трепеща от ужаса, взлетел на ограду (кошмарные челюсти впились в подошву, но он выдернул ногу), свалился к очередным соседям. Их участок выходил в переулок. Он прокрался по периметру – мимо кирпичных подсобок, мимо прачечной с площадкой для сушки белья. К дому не пошел – серебристый «галлопер» под крыльцом не вызывал никакого доверия. Стянул с веревки непросохшую футболку 59-го размера, перелез в закоулок.
Добираться до шоссе пришлось лесом – не считаясь с комарами и прочей энцефалитной дрянью. Окровавленную рубашку он зарыл под трухлявым пнем – втоптал ногами в гниющую массу, сверху завалил травой. Долго сидел на поваленной березе, насыщая воздух никотином. К половине двенадцатого добрел до заправки, где поймал такси до Речного вокзала. Четыре остановки на троллейбусе. Он забрался в недорогое кафе на Советской, заказал гляссе с «мошенником» и два часа просидел, таращась в окно. Когда истекли все сроки приличия, а кофеин уже не лез, покинул уютное заведение. Окончательно, видать, рассорился с головой, если навязчивая мысль: почему я не могу, в конце концов, зайти домой и переодеться? – стала доминантой.
К родному кварталу он подходил по спирали, с колотящимся сердцем. Дважды обошел вокруг дома. Но меры безопасности не спасли от неприятностей. Откуда что берется? У родного подъезда Вадима неучтиво взяли за локоток:
– Позвольте побеспокоить? Гордецкий Вадим Сергеевич?
Он обернулся, сделав изумленные глаза. Мелькнула испуганная соседка, выгуливающая племянника.
– Кто вам сказал?
Двое вылезли из углубления между подъездами. Такова уж архитектура. Там кусты, лавочка. Сидели, ждали. Те же рожи, что просматривались из окна мастерской – сморчок с кобурой, щекастый толстяк с пудовыми кулаками. В отдалении еще один – с лицом почти человеческим, но очень ехидным. Пистолет наготове – вне кобуры, погоны старшего лейтенанта блестят на солнышке. С такой ехидной лучше не шутить. «Нарушитель был задержан. Тремя выстрелами. В упор».
– А кто нам сказал? – сморчок поморщил конопатый нос.
– Да он это, он, гусь репчатый, – пробасил шкаф. – Дуру гонит, – и сжал локоть, впившись глубоко в нерв. Рука онемела.
– По какому праву? – возмутился Вадим.
– По юридическому, – отрезал ехидный. – Ты арестован, приятель. За двойное убийство. Не возражаешь?
– Права читать не будем, – хихикнул конопатый. – Перебьешься.
– Жирно будет, – уточнил шкаф. – Куда его, Лексеич? В карету? Или немного попрессуем для затравки? Таких баб замочил, ур-род…
Ехидный задумался.
– В дом его, Баранов. Проверим хату – на предмет улик.
– Точно, – обрадовался конопатый. – У этих маньяков дома – целые лаборатории. Я в кино видел. Враз раскусим поганца.
– Там и отпендюрим, – возбудился шкаф.
– А санкция прокурора у вас есть? – просипел Вадим.
Ехидный рассмеялся. И сразу сделался похожим на лисицу.
– Смешной какой. Давай, Баранов, кантуй товарища. Пряжкин, остаться.
Конопатый обиженно засопел. Времени на протесты не оставалось – служивый потащил Вадима к двери. Из подъезда как раз выходили Прокопенковы – Валя и… Валя – молодожены из одиннадцатой квартиры.
– Ой, – сказала Валя, сделав коровьи глаза.
– Здравствуйте, – прохрипел Вадим. – Как дела молодые?
– Помаленьку, Вадим Сергеевич, – промямлил «just married», явно напуганный обилием мундиров.
– Проходите, граждане, проходите, – заволновался старшой. – Не мешайте работать.
Молодых как ветром сдуло. Такие они нынче – ветреные.
– Прямо, – бухнул Баранов, вталкивая задержанного в мутный предбанник. Локоток не отпускал. Открыл вторую дверь и дал серьезного пинка. Вадим полетел как из орудия – к началу лестничного марша – к старинной батарее из «чугуния» и лампочке в тридцать ватт.
Последняя не горела. Опять какая-то бабка из экономии отрубила. Ей-то без разницы, она и так слепая.
– Вверх, – бросил «поводырь». Он продолжал держаться слева, наступал на пятки, давил на нерв. Вадим нащупал ступень. Другую. Еще четыре метра, и прощай, страна Свободия. Не отвяжутся. Это не бандиты, с которыми можно договориться.
– Батарея здесь, братуха… – просипел Вадим. – Щас башкой как хренакнешься…
Подставлять башку Баранов не хотел. Монолит, а жалко. Он машинально, не сообразив (размер фуражки не показатель), сдвинулся вправо. Бог в помощь. Или сам справится? Вадим ударил локтем – с
