– Подумаешь, простынка, – буркнул Вадим. – В Древней Греции люди постоянно носили простыни, потому что ночевали, где попало.
– Ты что, псих? – напрягся сержант.
– Имею право, – буркнул Вадим. – Вообще-то, я Джон Батлер, генеральный инспектор Скотланд-Ярда. Не будем нарываться, сержант. Кто тут у вас командует?
Странные нотки в голосе «инспектора» предостерегли сержанта от решительных милицейских мер.
– Майор Румянцев. Никита Афанасьевич, – поведал он с неприязнью.
Не обмануло предчувствие, ох, не обмануло…
– Так зови Никиту Афанасьевича, чего ждешь? – начал раздражаться Вадим. – Скажи, Гордецкий снова в строю.
У майора Румянцева – невысокого крепыша с большими ушами – были красные от недосыпа глаза, мятый пиджак и бездна нереализованного сарказма.
– Покойничек явился, – забормотал он, протягивая руку. – Ладно, сержант, не ломай ему крылья. Но на будущее учти – этого парня проще не пустить, чем потом выгнать.
Они сидели у окна в стороне от людей и нервно курили.
– История продолжается? – угрюмо спросил Вадим.
– И как ты догадался? – Никита впихнул бычок между плитками паркета. – Полный мрачняк. Всё необъяснимо, загадочно, и кровь привычно стынет в жилах. Извини, что не навестил. Прослышал о твоем несчастье, и даже навел справки, в какой ты больнице… Серьезно, закрутился. Говорят, ты с того света вернулся?
– Пустяки, – отмахнулся Вадим. – Головой ударился, ничего страшного. Умнее буду.
– Да куда уж умнее, – покосился Никита. – А знаешь, вот ума не приложу, почему ты оказался в той самой клинике, где грохнули этого бедолагу. Да еще и сам пришел.
– Так это я его, неужели непонятно? – удивился Вадим. – Могу признание написать, по всем правилам протокольного искусства – только заранее объясни, кого там грохнули… Ужасно выглядишь, Никита. Не могу представить, кого однажды труд сделает из человека. Убили-то кого?
– А тебе зачем? Ты же у нас сугубо гражданский. Вольный хлебопашец с шишкой на затылке.
– Стариной решил тряхнуть.
– Смотри, отвалится старина. Хорошо, слушай. Погибший – Семен Борисович Белоярский, известный художник, почетный житель нашего города и страны в целом. Украшение, так сказать, отчизны. Имя на слуху. О нем слышали все, и даже ты…
– Слышал, – подтвердил Вадим. – Но, честно говоря, не думал, что он еще живой и проживает в нашем городе…
– Своя художественная школа в Сибири, которой он руководит уже много лет. Бодренький такой старичок – специалист широкого профиля и несравненный мастер своего дела. Блестящий живописец и толковый преподаватель. Дожил до восьмидесяти с лишним лет – практически ничем не болел, кроме простуды, с сердцем полный порядок, занимал активную жизненную позицию, писал по две картины в месяц, имел легион учеников и последователей, автор монументальных полотен, украшающих ведущие музеи…
– Постой, – перебил изумленный Вадим. – Ты хочешь сказать, что старичок в восемьдесят с хвостиком успешно руководил своей художественной школой широкого профиля? А на пенсию его отправить не пробовали?
– В том-то и загадка, – пожал плечами Никита. – Говорят, он был вполне вменяем и мог заткнуть за пояс любого из так называемых маститых художников. Случай, аналогичный с покойным Урбановичем.
Вадим уже сообразил.
– Но в больницу, тем не менее, загремел.
– Неполадки в моторе, – кивнул Никита. – Пора бы уж, не бессмертный же он. Загадки организма, Вадим. Мой дед дожил до восьмидесяти – ни разу не обращался в поликлинику. Всерьез болел лишь однажды – в тридцатые годы, служил в армии, подхватил малярию. А умерла бабушка, с которой он всю жизнь нянчился, так сразу скис, скукожился, потерял интерес к жизни, и все болезни, что по-тихому зрели в организме, вдруг вылезли. Так вот – детей у этого деятеля уже не осталось, вымерли, имеется внучка – она и примчалась в больницу. Уже допросили. У них с дедом особняк на Бердском шоссе, сама художница, имеет в доме мастерскую, выполняет заказы, не замужем. Дело было так: сидели, плотно ужинали, внезапно деду стало плохо, хлынул пот, вилку выронил… Хорошо, шофера не успели отпустить – мигом доставили в больницу. Диагноз – аритмия.
– Отравили за ужином?
– А кто ж его знает, – пожал плечами Никита. – В свете нынешнего события – вполне допускаю. Старичок оклемался, собирался бежать домой, но, сам понимаешь, не отпустили, стали готовить к операции. А ночью кто-то его придушил… подушкой. Самое смешное, что отделение для состоятельных клиентов – под контролем вневедомственной охраны, ребята не спали – трудно спать вдвоем одновременно, посторонних не было, окна оборудованы сигнализацией, шесть палат пустых, в остальных – тяжелые пациенты, которые не в состоянии ходить по ночам и кого-то душить. Из персонала присутствовали четверо – дежурный врач, медсестра, нянечка и заведующая отделением. Кстати, почему здесь присутствовала заведующая отделением, мы пока не поняли.
Вадим похолодел. Что за хворь его терзает? Снова в голове со скрипом разогналась и завертелась карусель. Лошадки, ослики, верблюды… Хлопающая форточка – это явно из другой оперы… Дворник Герасим, яростно скребущий аллею, алкоголик, брызжущий желтыми слезами, божий одуванчик, собирающий средства для отправки на Альфа-Центавр первого лица области…
– Ты где? – насторожился Никита.
– Здесь, – Вадим сбросил оцепенение. – Тело еще не увезли?
– Какое тело? – не понял Никита.
– Мертвое!
– Не ори. На месте. Ребята из отдела криминалистики еще не закончили. Хочешь полюбоваться?
Он пробился через настороженные взгляды орудующих в палате людей (подумаешь, привидение в простыне), но далеко не ушел. Палата оборудована по последнему слову, сияет чистотой. Лицо покойного переливалось свинцовым блеском – словно вазелином натерли перед отправкой на тот свет. Действительно почтенный возраст. Морщинистая куриная шейка, голова отброшена, нос с горбинкой, глаза навыкат, потухшие, цвета мутного бутылочного стекла. Макушку украшали клочки седой растительности, словно рваная еврейская шапочка. Пижама аккуратно застегнута, штанины подвернуты, костлявые щиколотки торчат, точно прутья из огородного пугала, а ступни облачены в смешные клетчатые носки…
Валялось и одеяло – то самое, что красиво вспорхнуло во сне…
Он вышел в коридор и прислонился к стеночке. Приступ головной боли был бы очень некстати. Но его уже не избежать.
– Совсем расклеился, дружище, – цокал языком Никита, хватая приятеля за локоть. – Ох уж мне эти добровольные помощники с того света… Пойдем, горе луковое, провожу тебя до места постоянной дислокации.
– Не надо, Никита, – отбился Вадим. – Займись делами, а я на лавочке прикорну. Свистнешь, когда с персоналом будете общаться…
Теперь он был уверен на все сто: оба субботних убийства – 20 и 27-го мая – связаны между собой, как сиамские близнецы. В воскресенье 21 числа, поглощенный думами о состоявшемся увольнении из торгового дома «Радуга», он забрел в питейное заведение со странным названием «Дети святого Патрика». Наткнулся на поглощающего пенный напиток капитана Румянцева. Когда-то вместе служили после армии, Вадим ушел на «гражданку», Никита работал патрульным, окончил школу милиции, стал опером, старшим оперативником, руководил следственной частью, перевелся в главк, дослужился до майора, поставлен руководить целым отделом, который периодически бросали разруливать безнадежные ситуации. В этот день он был мрачнее тучи.
– Хоть одна живая душа, не желающая моего позора, – ворчал захмелевший приятель. – Представь такую возмутительную ситуацию. Заслуженный деятель искусств Урбанович, лауреат множества премий, видный режиссер и театральный деятель, депутат областного Совета позапрошлого созыва – всемерно
