Попытавшись сделать еще одну затяжку, Сталин понял, что трубка догорела до конца и погасла. Тогда он развернулся к присутствующим, ожидавшим его слов, и, подойдя к столу, положил ее в пепельницу.
– Товарищи, – тихо произнес Верховный, – война, которой мы не желали и которой так опасались, все же началась. К нашему счастью, началась она все же совсем не так, как могла бы начаться. Части Красной Армии не были застигнуты врасплох, выдержали первый удар фашистов, нигде не побежали и не были окружены. И это для нас огромный плюс. Минус же для нас заключается в том, что этот успех в значительной степени не самостоятелен и зависит от помощи и поддержки со стороны капиталистического по сути государства наших потомков, для которого эта война имеет собственное значение. Да, в большинстве своем это хорошие люди, искренне желающие победы нашему народу. Но все же мы не сможем доверять им до конца.
Сидите, сидите, товарищ Мехлис, мы и так уже знаем, что вы думаете по этому поводу. У нас просто не было другого выбора. Ведь поддержка русского, пусть и капиталистического государства куда лучше, чем поддержка американцев и англичан, которым мы нужны только как пушечное мясо в борьбе с германскими фашистами и японскими милитаристами, угрожающими их интересам. С нашими потомками все совершенно по-иному. Если их руководство ищет в войне материальные выгоды, то простые люди, бойцы и командиры их армии, совершенно искренне откликнулись на призыв и встали плечом к плечу против наших врагов со своими дедами и прадедами.
– Это так, товарищ Сталин, – подтвердил Шапошников, – части Экспедиционного корпуса обладают высоким боевым духом, стойкостью на поле боя и хорошей подготовкой бойцов и командиров. Там, где эти части имеются, они становятся костяком нашей обороны, нанося врагу огромные потери.
На Брестском направлении, в полосе действия 4-й армии, противник так и не сумел преодолеть линию госграницы, за исключением заранее запланированного заболоченного и простреливаемого со всех направлений Кобринского кармана.
На северном фасе Белостокского выступа части Экспедиционного корпуса во взаимодействии с частями 10-й и 3-й армий стойко удерживают рубеж по линии госграницы, постоянно обстреливая тылы 3-й танковой группы немцев из ствольных орудий и РСЗО особой мощности. Узловые железнодорожные станции Элк и Сувалки и аэродромы люфтваффе в Сувалкинском выступе выведены из строя. Уничтожена значительная часть топлива, боеприпасов и прочих материально-технических запасов, приготовленных гитлеровцами для наступления 3-й танковой группы.
На Алитусском направлении части 11-й армии при поддержке частей Экспедиционного корпуса ведут ожесточенные арьергардные бои, планомерно отходя с рубежа на рубеж, что должно привести к образованию еще одного кармана в излучине Немана.
На других участках фронта действия тоже развиваются согласно плану. В полосе действия Северо-Западного фронта на всем протяжении госграницы идут ожесточенные приграничные оборонительные бои с частями 4-й танковой группы, а также 16-й и 18-й полевых армий немцев. Противник несет большие потери в танках, но продолжает непрерывные атаки. Кораблями Балтийского флота обстрелян город и порт Мемель, после чего там был высажен десант морской пехоты. В настоящее время ведущий ожесточенные бои в условиях городской застройки.
В полосе действия Юго-Западного фронта 5-я армия генерала Потапова медленно отступает с рубежа на рубеж под натиском 1-й танковой группы, а на северном фасе и в центральной части Львовского выступа силами 6-й и 26-й армии осуществляется жесткая оборона по линии госграницы с отдельными вклинениями наших частей на сопредельную территорию в районе Перемышля.
Как и предполагалось, вполне благоприятная обстановка складывается для нас и в боевых действиях в полосе Южного фронта. Десантом морской пехоты при поддержке кораблей Черноморского флота захвачен город и порт Констанца, а также несколько плацдармов на румынской территории в гирле Дуная. На остальном протяжении советско-румынской границы противник в нескольких местах пытался форсировать пограничную реку Прут, но был отброшен обратно с большими потерями.
Советская авиация на протяжении всего дня 22 июня проявляла высокую активность, добившись паритета с люфтваффе с перевесом в нашу сторону. А в полосе Западного фронта воздушная армия осназ сумела завоевать полное господство в воздухе над полем боя. В течение дня были также нанесены бомбовые удары по правительственным и военным объектам в Берлине, поврежден и уничтожен ряд штабов противника, железнодорожных мостов и транспортных узлов. В результате враг понес большие потери в самолетах, наземном оборудовании и личном составе, имеющем большой боевой опыт. На этом пока все, товарищ Сталин.
– Очень хорошо, Борис Михайлович, – кивнул Верховный, вычищающий в этот момент трубку. – Товарищ Молотов, доложите нам о том, как у нас обстоят дела на внешнеполитическом фронте.
– Товарищ Сталин, – слегка заикаясь, произнес Молотов, – с того момента, как германский посол Шуленбург принес нам заявление своего правительства об объявлении войны Советскому Союзу, других международных обращений к нам пока не поступало. И Британская империя и Соединенные Штаты Америки пока молчат, словно набрали в рот воды.
– Слишком прытко мы взялись за немцев, – задумчиво сказал Сталин, – слишком громко те кричат, когда их бьют, слишком много для них непонятного в наших действиях, слишком широко мы использовали помощь потомков и их боевую технику. Но все это, товарищи, не имеет сейчас никакого значения, потому что ни Англия, ни Америка в настоящий момент попросту нам не нужны, и не будут нужны и в дальнейшем. Гитлер будет нами разбит, и разбит без их помощи. А если кто-нибудь вздумает угрожать Советскому Союзу или тем более осмелится на него напасть, то его судьба будет не менее печальна, чем у Гитлера. Подготовьте на всякий случай соответствующие ноты и имейте в виду, что Черчилль может додуматься объявить нам войну в случае перехода нашими войсками польской границы. Насколько нам известно, Миколайчик так сильно боится остаться бездомным, что изо всех сил подталкивает англичан именно к такому решению.
– Мы займемся этим, товарищ Сталин, – кивнул Молотов, записывая карандашом у себя в блокноте указания Вождя. – Может быть, нам следует еще что-нибудь предпринять?
– Нет, товарищ Молотов, пока не надо, – ответил Сталин, – излишняя суета часто бывает хуже благодушия и разгильдяйства. Всему, как говорится, свое время. Вот товарищ Мехлис все рвется поучаствовать, то в одном деле, то в другом. Но нельзя. Потому что товарищ Мехлис не может вовремя остановиться. Кстати, для товарища Мехлиса уже есть работа по его должности. Нужно немедленно поехать в Киев и разгрести все, что успел наворотить Хрущев. Товарищу Мехлису все понятно?
– Так точно, товарищ Сталин, – вскочил с места Мехлис, – понятно. Скажите, какие у меня будут полномочия?
– Чрезвычайные, Лев Захарович, – Верховный пристально посмотрел на Мехлиса. – Только военных прошу не трогать! Решайте этот вопрос непосредственно с Жуковым, а если он не сможет, то звоните Борису Михайловичу или мне. Кстати, товарищ Берия, что у вас по делу генерала Павлова, бывшего командования Западного фронта и Хрущева?
– Подследственные в Москву доставлены, следственная группа сформирована и приступила к работе. Пока никаких особо интересных сведений нет, удалось лишь выяснить, что концы через Литвинова уходят в Британию и явно там не обрываются.
– Очень хорошо, – Сталин осторожно положил на стол так и не зажженную трубку, – в том смысле, что ничего хорошего во всем этом
