Евандер подумал, что зал, откуда не выпустили ни одного гостя, сейчас станет комнатой для допроса: командир направился именно туда, и от его чеканного шага дрожали стены.
Евандер, прислонившись к холодной стене, закрыл глаза, борясь с желанием разбить ее головой, чтобы вытрясти из себя дурные мысли. Понимание произошедшего наконец обрушилось на него – он отравил самозванку. Нахальную девчонку, которая по его вине теперь может не выжить. Спрятав лицо в ладони, Евандер прокручивал события торжества снова и снова, пытаясь понять, мог ли он хотя бы не дать Агате упасть.
«Не было выхода, не было», – повторял он про себя словно молитву. Несколько редких трав, раздобытых недалеко в аптекарском огороде, шум праздничного обеда, бестолковый мальчишка, мысли которого угадать мог и дурак, ловкость рук, чтобы подсунуть нужный бокал, и Агата потеряла сознание, а у него не было ни малейшего шанса не выдать себя, чтобы подбежать и спасти ее от удара при падении. Орфею необходимо переломать руки – растяпа даже не дернулся помочь ей.
Какой-то ритмичный звук вернул его к реальности, и Евандер понял, что все-таки бьется головой об стену. От отвращения к себе его мутило, и впервые страж подумал, как ненавидит Винсента за то, что тот, не зная, поставил его в такое положение; ненавидит сумасшедшего правителя за то, что ему захотелось поиграть жизнями дочери и десятка других ни в чем не повинных людей; ненавидит себя за то, что не нашел другой путь – такой, чтобы ему не пришлось подставлять под угрозу Агату.
* * *За сотни километров от Евандера мучился еще один человек. Он отличался от молодого воина решительно всем – и внешностью, и возрастом, и положением в обществе, однако роднила их причина терзаний. Внешне короля Антония сложно было назвать мучеником, а сейчас он и вовсе скорее походил на зверя, которого раздразнили сырой кровью, а после оставили в клетке биться в ярости и жажде растерзать обидчика.
Король, расхаживая от стены к стене подвала, в нетерпении похлопывал кнутом по ноге. Начальник королевской стражи замер неподалеку от повелителя. Сейчас дедушка Леверна казался куда менее довольным жизнью.
– Где принцесса? – повторил Антоний, и так гневно он обращался к пленнику в камере, чье лицо благодаря кнуту его величества походило на бесформенное месиво – который вечер король не жалел сил, чтобы развязать предателю язык.
Морщины Ролло за последние дни стали глубже, но он и не думал жалеть заключенного, радуясь, что сохранил жизнь обидчику – мгновенная смерть от клинка куда приятнее, нежели пытки, предстоявшие виновному.
Новость о неудачной попытке отравления Ролло, при которой и поймали заключенного, распространилась быстро, несмотря на попытки начальника королевской стражи удержать это в тайне.
Спокойствие в замке было нарушено. Знать усердно делала вид, что ничего не происходит, но запросы на дополнительную охрану для вельмож не прекращались. Короля же мало волновала нарастающая паника среди обитателей замка – монарх после первого общения с заключенным выяснил, что предатель имеет отношение к отряду, напавшему на его дочь в лесу.
– Ролло, воды, – приказал Антоний, и дед Леверна вылил полное ведро ледяной воды узнику на голову. Пленник закашлялся, приходя в себя.
– Ты не умрешь, пока я не получу ответ на свой вопрос. – Король занес хлыст для очередного удара. – Где! Моя! Дочь!
Хлыст свистел. Один удар. Два. Десять. Ролло сбился со счета, ожидая, когда спадет ярость его величества.
– Тебе… – послышалось из уст пленного, и король в последний момент успел увести хлыст в сторону. – Тебе не найти ее раньше других. Нас тысячи, и каждый делает вид, что принадлежит тебе. Принцесса мертва, даже если еще дышит. Мой хозяин позаботится об этом.
Голова пленника запрокинулась, и он упал набок – потерял сознание. Антоний, глубоко дыша от бессилия и ярости, что никак не могла найти выход, выбежал из камеры. Поднимаясь по винтовой лестнице, король жаждал одного – обнять сына.
– Пытайте его дальше, – внезапно остановившись, приказал Антоний, обращаясь к шедшему за ним Ролло. – Я хочу знать все, что вы сможете выжать из этого червяка. И, Ролло. – Король обернулся, нависая исполином над начальником стражи. – Пошли весть Байону. Я должен знать, почему он до сих пор не нашел мою дочь. Пусть делает, что хочет, только без лишнего шума – мы не можем допустить, чтобы жертвоприношение сорвалось. Иначе монахи придут за моим сыном.
Ролло кивнул и направился обратно к подвальной камере. Там его встретил надзиратель – он ждал указаний, но начальник королевской охраны не спешил возобновлять пытки. Дедушка Леверна, при всем своем самообладании и внутренней силе, чувствовал себя ужасно – он едва спасся от костлявых рук смерти, и теперь слишком сильно беспокоился за внука, ведь, сам того не зная, он отправил Леверна в гущу событий. Письмо, полученное от верного друга, было едва ли не единственной вестью, сохранявшей надежду на то, что Леверн жив – Гектор вскользь упомянул, что Леверн наведывался к нему с друзьями пару недель назад.
«Живи, оболтус, живи», – думал Ролло, когда, не в силах более сопротивляться боли, сползал по каменной стене подвала, прижимая руки к сердцу. Откуда-то сверху эхом доносились крики надзирателя, который звал на помощь.
«Ради всех святых, живи».
* * *На другом конце королевства, в той его части, жители которой видели монарший замок только на картинках, встретились двое. Господин в своем кабинете, застланном великолепным белым ковром, вальяжно раскинулся в кресле. Во всей его позе ощущалась расслабленность; его собеседник, напротив, ощутимо нервничал.
Советник Габор то и дело одергивал рукав своего черного камзола и такой нервозностью забавлял хозяина кабинета. Габор чувствовал себя зажатой под когтистой лапой мышкой, которая пытается предложить нечто посущественнее собственной жизни голодному коту. Не выдержав откровенного веселья, Габор сказал:
– Не вижу ничего смешного, милорд.
– Правда? – возразил его собеседник, улыбаясь еще шире. Но Габор мог поклясться, что улыбка не затронула холодных глаз господина. – Вы переживаете по любому поводу, советник. – Милорд поднялся и подошел к высокому окну; дальнейшие его слова теплым дыханием отпечатались на стекле. – Принцесса как правильная девочка следует к храму. Она сама придет к вам, не волнуйтесь. Вашей самой непосильной, – в этом слове Габор явственно услышал издевку и стиснул зубы, – задачей сейчас является ожидание. Проявите силу и выполните ее. Вы ведь помните, для кого стараетесь?
Габор сжал рукоятку своей трости, вырезанную в форме головы куницы – он помнил. В руках милорда блеснул колокольчик – серебряный звон разлетелся по комнате, и спустя миг на пороге кабинета показался слуга и склонился в поклоне перед Габором.
«Похоже, милорд считает разговор оконченным. Наглый, самовлюбленный…» – нелестные эпитеты в мыслях советника приобретали
