Белосельцев очнулся. Эстонец разочарованно смотрел на него:
– Вы обладаете практиками, позволяющими ускользать от психотропных препаратов. Вы целый час бубнили о каком-то Царствии и серафимах. Но я получил от руководства задание записать под камеру ваше признание, и я его добьюсь.
В помещение, стуча башмаками, вошли двое. Они были в форме, на головах были платки, торчали похожие черные бородки. В руках у них были толстые лепешки кактусов, усеянные длинными иглами. Они сволокли Белосельцева с матраса, кинули на матрас лепешку и навалили на нее Белосельцева. От страшной боли Белосельцев закричал. Ему на грудь надавил башмак, и острые, твердые как сталь иглы вошли глубже, и у Белосельцева от боли пропал голос. Он лежал, пробитый иглами, и беззвучно дергал губами. На грудь ему кинули другую лепешку, ударом башмака придавили, и острые иглы пронзили ему соски, впились в живот, и он потерял сознание.
– Теперь вам лучше, Виктор Андреевич? Вы вспомнили, как вас зовут? Это называется у нас «положить компресс». Ну что, включаем камеру? Только несколько слов. «Я, генерал-лейтенант внешней разведки, работаю в Сирии в интересах Министерства обороны России». Включаем?
Рубаха Белосельцева хлюпала кровью. Казалось, иглы пробили легкие, и каждый вздох причинял нестерпимую боль. Хрипя и выплевывая кровь, Белосельцев произнес:
– Я Игорь Николаевич Кочетов, профессор геополитики. Пить! Дайте пить!
– Вы хотите пить? – пухлые свежие губы эстонца улыбались. – Я принесу вам пить.
Эстонец вышел из помещения. Через минуту вернулся, держа в руках консервную банку. Поднес к губам Белосельцева и сквозь стиснутые зубы влил солярку. Белосельцев задохнулся, в глазах поплыли красные и фиолетовые круги, как пятна нефти на воде. Он услышал нарастающий гром. Это мчалась к нему боевая колесница. Запряженная в нее серебряная змея свивалась кольцами, и Илья Пророк в доспехах и медном шлеме подхватил Белосельцева с матраса, усадил рядом с собой, и они мчались в прохладном ветре среди грома и молний. Белосельцев умер, из раскрытого рта текли солярка и кровь.
Глава двенадцатая
Какое счастье было оказаться на знакомом проселке и идти под неярким солнцем, наблюдая, как теплый ветер выдергивает из отцветших чертополохов легкие как пух семена и они летят, переливаясь, как тихие звезды, и некоторые нежно касаются его лица. Зеленые серафимы в своих пышных сарафанах встречали его запахом распаренных веников, а воробьи шумно и бестолково летели перед ним, садились на проселок, а когда он приближался, снова взлетали.
На поляне, где недавно проходил праздник Благодатного света, он увидел жену Веру. Она была прекрасна со своим белым чернобровым лицом, малиновыми губами, какой нарисовала ее когда-то их пятилетняя дочь.
– Ты здесь? Ты в Царствии? – он обнял ее.
– Меня отмолил мой сын.
Белосельцев увидел, как по поляне идет к ним высокий отрок с такими же, как у жены, прекрасными глазами. Подошел и обнял мать, и в его волосах запуталась пушистая звезда чертополоха с крохотным ядрышком в глубине, и он вспомнил, что бабушка в детстве говорила ему, будто это крохотный лик Богородицы.
И бабушка была рядом с ними, он обнял ее хрупкие плечи, целуя седую голову. И мама в своем синем нарядном платье пришла на поляну, и он улавливал чудесный запах ее духов. Но, может быть, так пахли герани, растущие вдоль темных лесных дорог.
На поляну сходилась вся многочисленная родня, которую он помнил с детства и о которой слышал в фамильных преданиях. И уже был готов стол, и дышал самовар, усыпанный медалями, с узорным рогатым краном.
– Кого мы ждем? – спросила тетя Катя, та, что окончила Бестужевские курсы, а потом работала на раскопках в Помпеях.
– Отца Небесного, – ответил ей дядя Коля, награжденный «золотым оружием» за лихую атаку под Карсом.
Белосельцев посмотрел на далекую опушку, где в осенних травах без устали пел кузнечик, и увидел, что от леса по поляне идет к ним отец. Он был в солдатских обмотках и тяжелых бутсах, в шинели, в какой бежал в атаку по минному полю в том последнем сражении у хутора Бабурки под Сталинградом. Отец шел, не глядя под ноги, наступая на мины, и там, куда он наступал, вырастали золотые одуванчики. Он приблизился и обнял мать, и кончилось ее вдовство, и они соединились, чтобы больше не расставаться.
Белосельцев всех их любил. Он был дома, был принят в Царствии. В небе пылал негасимый стог сена, и в его глубине, среди Благодатного света, проступал золотой Пантократор.
Священная роща
Глава первая
Приятен был рокот упругих шин по брусчатке Ивановской площади. Кортеж совершил привычный круг, замер среди белых соборов. Президентская машина остановилась перед подъездом дворца. Водитель плавно, как в бальном танце, распахнул дверцу, давая Президенту выйти под мелкий щекочущий дождь. Охранник раскрыл хрустнувший зонт. Было слышно, как затворяется дверца машины, издавая звук поцелуя. Начальник караула на ступеньках крыльца лихо взметнул ладонь к виску. Дождавшись завершения рапорта, Президент пожал офицеру руку. Прошел к лифту. С нежным шелестом, мерцая зеркалами, лифт вознес его вверх. У лифта его встретил начальник личной охраны. Тревожно осмотрелся, готовый заслонить Президента большим атлетическим телом. Это было излишне. Множество камер слежения и спрятанные в нишах посты наблюдали, как, помахивая левой рукой, Президент шагает по красному ковру. Он был невысок, ладен, с редкими русыми волосами и мягкими губами, которые, казалось, чуть улыбались. Но улыбка была не злой, не насмешливой, а виноватой. И это вводило в заблуждение тех, кто не испытал на себе его жесткий, иногда жестокий нрав.
Краткое время, от Ивановской площади до дверей кабинета, отделяло его от каждодневной, готовой навалиться работы. Работа подстерегала его за дверью с золоченой ручкой в виде кольца, продетого в ноздри льва. Эта работа состояла из бесчисленных встреч, документов, телефонных звонков. Он сравнивал ее с подвижной горной цепью, вершины которой проваливались, теснили друг друга, скрежетали, падали на него. Он уклонялся, упирался, старался остановить падение. Но иногда взрывался, обрушивал уродливые уступы, превращал их в зыбкие оползни отложенных встреч, неподписанных законопроектов, отмененных решений.
Президент Российской Федерации Константин Ярославович Вязов шагнул в кабинет, и почти одновременно с ним из другой двери появился пресс-секретарь Андрей Захарович Лынцов. Он ступал на мысках, как осторожный лесной охотник. Его черные глаза, выпуклые, как у лемура, старались угадать, в каком расположении духа находится хозяин кабинета. Колючие чуткие усы, казалось, служили,
