Теперь даже радиотелеграфирование противника слышалось слабее. Зато в том районе, который только что покинули, периодически вспыхивали короткие перестрелки с использованием малокалиберной скорострельной артиллерии. Вероятно, вели бой наши и японские миноносцы. Судя по тому, что серьезных калибров слышно не было, до больших кораблей и транспортов противник еще не добрался.
Оказавшись в достаточно спокойных водах, Небогатов решился нарушить приказ о радиомолчании и сообщил Рожественскому о встреченном интенсивном судоходстве западнее Окочи, слышимых звуках боя к западу и юго-западу от себя и световой сигнализации на северных румбах.
В ответ сразу получили приказ быть готовыми прикрыть силы обороны северного района высадки атакой с востока. Все в штабе Небогатова недоумевали, чем могут помочь два устаревших, неповоротливых, тихоходных броненосца, вооруженных нескорострельной артиллерией, в ночном бою. Судя по тому, что депеша шла открытым текстом с использованием только словесного кода, приказ этот был срочным. Раз дошло до такого, видимо ситуация вокруг Цусимы была уже совсем критическая.
Получив эту телеграмму, «Николай» и «Наварин» двинулись малым ходом на зигзаге назад к Окочи. Но спустя полчаса получили еще одну, теперь уже шифрованную по всем правилам депешу, с приказом держаться от района боя на безопасном расстоянии и до явного начала японского нападения на транспорты и силы их прикрытия кораблями не рисковать. В случае серьезного боя у Окочи действовать по обстановке. В телеграмме также сообщались новые позывные для использования радио при связи со штабом и световые опознавательные сигналы.
Эта телеграмма не добавила ясности о складывающейся ситуации на Цусимских островах, но хотя бы избавила от необходимости подставляться в кишащих миноносцами водах у берега. Броненосцы снова отвернули к востоку. Всю ночь комендоры дежурили у заряженных орудий, ожидая казавшегося неминуемым боя с превосходящими силами противника, но все обошлось.
Получив радио от занявшего свой район ожидания, Небогатова, в дополнение к недавно стихшим звукам боя в Такесики, в штабе эскадры окончательно утвердились в мысли, что ночь будет неспокойной. Исходя из этих предположений, были всемерно усилены дозоры на входе в пролив, а выгружаемые на берег полевые орудия немедленно разворачивались на боевых позициях для возможности отражения массированной ночной атаки. Причем эту атаку теперь ждали не только и даже не столько из западного Цусимского прохода, сколько из внутренних шхер Цусимских островов, откуда ранее вообще не предусматривалось никакой обороны.
Из-за этого всеобщий бардак и сумятица только усилились. Первое время отдавали прямо противоречащие изначальным выкладкам приказы, неизбежно вызывавшие ответные запросы с мест, что привело к полной перегрузке и парализации многих линий связи, которых оказалось явно недостаточно. Отправлялись нарочные с письменными распоряжениями, но и их не хватало.
В оборудовании сверхплановых артиллерийских позиций и налаживании связи между ними и штабом эскадры на борту «Орла», а также с соседними укреплениями участвовали все минеры, приписанные к штабу из состава специальной флотской роты связи, сформированной еще во Владивостоке. Но они явно не справлялись, и к работам были привлечены также все способные держаться на ногах легкораненые из экипажей «Изумруда» и «Мономаха».
В результате их усилий только через полтора часа была наконец организована достаточно эффективная система наблюдения и оповещения, полностью перекрывавшая все подходы вдоль побережья к внутренней цусимской акватории, но только непосредственно в районе стоянки Озаки.
* * *В начале девятого часа вечера «Калхас», «Корея», «Иртыш» и «Воронеж», ведомые «Колымой», вошли в Окочи, ориентируясь по слабым отблескам света с сигнальной станции на горе и навигационных постов на берегу. На транспортах к этому времени, уже подготовили к использованию все плавсредства для переправки на берег вооружения и снабжения и высадки пехоты. Но разгрузку отменили, а почти все паровые катера с пароходов направили на патрулирование входа в бухту.
Высадка пехоты проводилась уже в полной темноте и тишине, с проводкой караванов шлюпок и нескольких трофейных лихтеров за реквизированными рыбацкими лодками, подошедшими от пристаней деревушек, расположенных в бухте под управлением матросов с крейсеров, уже успевших освоиться в этих местах за день.
Однако в такой спокойной обстановке удалось свезти на берег только первую партию людей, легкого вооружения и боеприпасов. Не успели еще последние шлюпки ошвартоваться к пристаням деревушек, как началась стрельба у подножия горы и южнее пляжа, куда начали выгрузку горной батареи. В небо взлетели разноцветные ракеты, грянули ружейные залпы.
Хотя никакой надежной связи кроме перемигивания фонарями азбукой Морзе транспорты с берегом установить еще не успели, артиллерия всех пароходов тут же начала палить по любым вспышкам света на берегу шрапнелью и фугасами безо всякой корректировки.
Эта частая и довольно бестолковая пальба продолжалась более получаса и только по счастливой случайности обошлась без потерь для высаживающейся стороны. Тем не менее, она отогнала атаковавших в темноте японцев за ближайшие возвышенности, позволив спокойно продолжить высадку регулярных войск и строительство дополнительных пристаней, для приемки тяжелых грузов.
Не располагавшие полевой артиллерией и, вероятно, понесшие тяжелые потери части японского цусимского гарнизона никак не могли этому воспрепятствовать и отступили за прибрежные холмы, накапливая силы и готовясь с рассветом возобновить свои атаки с новой силой.
Малые броненосцы Йессена держались у входа в гавань, в готовности отразить возможное нападение миноносцев. Времени на сооружение противоторпедных преград не было, поэтому они не могли встать на защищенные стоянки и всю ночь маневрировали на переменных курсах северо-западнее Окочи в виду берега. Сигнальные вахты были усилены, но контакта с противником установлено не было, хотя до восхода луны пару раз и поднимали ложные тревоги.
Всех приданных ему миноносников Йессен еще на закате отослал «от греха подальше» в свободный поиск противника на подступах к бухте. Это, возможно, уберегло наши немногочисленные легкие силы от дружественного огня, так как в темноте, задерганные слишком долгим пребыванием в боевом состоянии, комендоры трехдюймовых батарей открывали пальбу по всему, что видели или считали что видят.
При этом даже прямые команды с мостика исполнялись со значительной задержкой. Командиры плутонгов, дежурившие у орудий уже третьи сутки, вконец измотались и не могли адекватно реагировать на поступавшие приказы, особенно когда сами «видели цель».
Не способствовали спокойному несению службы и частые перестрелки, вспыхивавшие между кем-то западнее и севернее района высадки. Вероятно, это действовали наши миноносцы, отосланные от эскадры. Хоть стрельба и стихала каждый раз, едва начавшись, нервы дергала изрядно.
Когда наконец-то взошла луна, видимость заметно улучшилась, что существенно уменьшило напряжение на борту броненосцев береговой обороны, чьи экипажи, от машинной вахты до последнего сигнальщика, уже были на пределе и буквально валились с ног от усталости.
Штурм Майдзуру, затем, вместо логичного отхода к родным берегам в ожидании атаки противника, суточный бег прямо в пасть всему японскому флоту без каких-либо известий от своих главных сил, а теперь еще и боевая ночь окончательно вымотали людей. Казалось, утро никогда не наступит.
Японцы за всю ночь у Окочи так и не показались, хотя несколько стычек с небольшими паровыми и парусными судами, явно занимавшимися разведкой, имели место. Кроме того, постоянно принимались сигналы японских станций беспроволочного телеграфа, принадлежащих нескольким судам.
Утром, еще до рассвета, Йессен вызвал по радио командиров обоих отрядов эсминцев, приказав найти наши миноносцы и произвести разведку вокруг бухты. Матусевич и Андржиевский приказ исполнили, но японского флота поблизости также не обнаружили. Зато перехватили две небольшие шхуны. Одна везла рис в Озаки из Ульсана, а другая из Гензана направлялась в Миура с грузом вяленой рыбы и циновок.
Их экипажи были очень удивлены нашим появлением так далеко от Владивостока. По
