– Хочу, – подтвердил я. – А что с тобой делать, с раненым? Либо в усадьбу возвращаться, либо здесь оставлять.
– В усадьбу не поеду, – твердо сказал старик. – Как я фрейлейн Кэйтрин в глаза посмотрю? Вместе поехали, вместе обратно вернемся.
– Правильно старый говорит – вместе идти надо, – поддержал Томаса цыган, хотя конюх говорил немного о другом. – Ты, баро Артаке, человек умный и воин умелый, но один в Черном лесу пропадешь. Лучше мы еще день-другой здесь побудем, подождем, пока старый на ноги встанет, а потом все вместе пойдем. А Папуша пусть домой возвращается.
– День-другой? – усмехнулся я. – А две недели не хочешь?
Раны у старика не тяжелые, но крови он потерял много. Хорошо, если сможет встать через неделю, а уж когда сумеет ходить, тем более по лесу, – известно одному Господу.
– Я могу старого гаджо за два дня на ноги поставить, – твердо сказала лекарка. – А понадобится, так за один день.
– Вот видишь, баро, а ты со мной споришь, – победно вскинул голову Зарко. – Внучка у меня умная. Сказала, поставит на ноги, – значит, поставит.
– А я разве спорю? – пожал я плечами. – Поставить-то она его поставит, а что потом?
– В лес вместе с нами пойдет, – сказал Зарко, но уже без прежней уверенности.
Поставить на ноги – не значит вылечить. У цыган всегда есть в запасе какие-нибудь хитрости, пригодные хоть для коней, хоть для людей. Я не сомневался, что у девчонки есть в запасе хитрые травки, способные поставить старого конюха на ноги даже за день-два. И встанет он, и в лес пойдет с нами, но выйдет ли из него? А если выйдет, чем обернется для старика быстрое лечение? Матушку-природу не стоит обманывать. Я бы еще согласился, если бы у нас на хвосте висела погоня, тогда можно и рисковать, а так?
Зарко и Папуша говорили то по-цыгански, то по-швабсонски, вперемежку с силингским, но мы их понимали – внучка рвалась в лес, вместе с дедом, но старый конокрад не хотел тащить девчонку в пасть непонятно какого зверя. И я бы его на месте не пустил.
А еще я понимал, что перехитрил самого себя. Народ был уверен, что славный рыцарь Артаке пойдет в страшный Шварцвальд один, будет искать там останки молодого Йоргена до победного конца! Но я-то хотел только зайти в лес, побродить там полдня для очистки совести и вернуться обратно на поляну, ставшую почти родной. За день и Гневко никто не съест (а пусть бы попробовали!), да и меня тоже… Но говорить об этом вслух не хотелось.
– Думаю, лучше всего, если мы с Зарко в лес пойдем, а Папуша с Томасом нас будут ждать. И за конями присмотрят. Пойдешь со мной, баро? – спросил я цыгана.
– Пешком? – скривился цыган.
– А ты не видишь, какой тут лес – деревья стоят, как колонны, не пройти, не проехать. Нам лошадей на своем горбу тащить придется.
– Я что скажу, баро, – заявил цыган. – Там, где человек пройдет, конь тоже пройти сможет. Я с лесом давно дружу, знаю, что тропка всегда найдется. Овраг, если не спешить, обойти можно. Нам же в лесу не воевать, а только вперед идти.
– Верно он говорит, господин Артаке, – вмешался Томас. – Те деревья, что у дороги растут да вокруг поляны, они и впрямь тесно стоят. Но дальше пореже будут. Я ж, сами знаете, кроме конюха еще и садовником был. Ежели деревья тесно стоят, они друг дружке мешать станут. Для корней под землей место надо, чтобы воду искать, вот они друг дружку и давят. Те, что сильнее, вверх лезут. Чуть глубже в лес, там и проехать можно. Ну, где-то в поводу поведете. Но с конем вернее, да и припасы сможете взять.
Я слегка задумался. Идея идти в лес вместе с Гневко мне нравилась больше, нежели оставлять его здесь, под надзором цыганки (от Томаса, как от сторожа, проку не будет). Да и гнедой, если оставить, может обидеться. Не поймет боевой друг, что я о нем проявил заботу. У жеребца свой кодекс чести – сам погибай, а друга (или хозяина?) выручай.
– А куда пойдем-то, баро? – поинтересовался цыган.
Куда идти, я и сам не знал, но знал, как ответить на вопрос. Вытащив кирасу, сообщил:
– Вот, нашел недалеко от могилы.
– Господи, так это ж кираса господина Йоргена! – всплеснул руками Томас, позабыв о ране, но она сама напомнила о себе болью. Постанывая, конюх дотянулся до панциря, взял его в здоровую руку.
Мне показалось, старик вот-вот начнет целовать старую медь, но обошлось. Не дошла привязанность к бывшему хозяину до рабского обожания.
– В этой кирасе господин Йорген в плен и попал, – подтвердил конюх. – На нее отдельно пришлось деньги собирать.
– Дай-ка потрогать, – бесцеремонно отобрал цыган кирасу. Ухватив панцирь, пощелкал по нему ногтем, уважительно произнес: – Старая медь, славная. Мне бы такую медь, я бы таких колокольчиков отлил – миро Дэвэл! Упряжь звенеть станет – вай мэ!
Цыгану дай волю, он из любого металла колокольчики отливать начнет! Отобрав доспех, я сказал:
– Вот, от того самого места, где я кирасу нашел, пойдем мы с тобой все прямо и прямо. А как дойдем – так все и поймем. Все ясно?
– Хорошо ты дорогу знаешь, баро, – уважительно протянул Зарко. – Если все прямо и прямо – точно не заблудимся.
– И мимо не пройдем, – согласился я.
У меня еще была надежда на Шоршика. Отродясь не слышал, чтобы коты служили проводниками, но чем кот хуже собаки? Ведь зачем-то прислал его брауни. Вряд ли для того, чтобы поймать крысу. И еще – что-то недоговаривает Томас. Ну, недоговаривает.
Глава 11
Лес, как он есть
В лес мы пошли втроем. Переспорить внучку Зарко не мог, а я даже и не пытался встревать в их спор. Хочет идти с нами – пусть идет, тем более что Томасу стало легче и в услугах лекарки он теперь не нуждался. Старик уже мог потихоньку вставать, подкидывать хворост в костер. На всякий случай мы нарубили дров – дня на три-четыре хватит, а тут и мы подойдем. А нет – так к тому времени как-нибудь добредет и сам наберет хвороста. Еще оставили арбалет с дюжиной болтов (половина – серебряные!), полмешка сухарей, а Папуша сварила котелок каши. Словом – не пропадет! Ну, а уж на самый крайний случай, если мы не вернемся через неделю, старику было велено седлать Кургузого и возвращаться домой с наказом – в Шварцвальд никому не ездить, спасательные экспедиции не устраивать! За Кэйтрин я не переживал. Бумаги на обе усадьбы оформлены, завещание составлено на ее имя, и даже если родится ребенок – их будущее обеспечено. Плохо, что мы не успели заключить
