С 15 по 18 мая Горбачев находился с официальным визитом в Китае. Размышляя над событиями на площади Тяньаньмэнь, он переосмыслил происходящее в Восточной Европе. Китайский партийный лидер, 80-летний Дэн Сяопин, реформировал свою страну, как и Горбачев, однако иным способом. Советский лидер пришел к выводу, что экономическая реформа невозможна без демократизации и развития политического плюрализма, в то время как Дэн вел Китай к рыночной экономике, ревностно охраняя партийную монополию на власть.
В обеих странах реформы вызвали волнения среди народа и породили запрос на более радикальные перемены. В тот день, когда Горбачев прибыл в Пекин, тысячи китайских студентов заняли площадь Тяньаньмэнь. Некоторые из них держали в руках плакаты, на которых Горбачев провозглашался “Послом демократии”. За оградой большого парка, где в отдельном особняке была размещена советская делегация, демонстранты скандировали по-русски: “Гор-ба-чев! Иди к нам!”[1605] Китайские власти планировали провести на площади церемонию приветствия гостей, однако были вынуждены сделать это в аэропорту. Когда Дэн Сяопин принимал Горбачева в Доме народных собраний недалеко от Тяньаньмэнь, демонстранты разбили окно, пытаясь попасть внутрь. Дэн и его соратники надеялись расчистить площадь к приезду советского лидера, однако пикетчики понимали, что находятся в безопасности, пока Горбачев в городе, поскольку освещать его визит прибыло невероятное количество журналистов[1606].
У Горбачева не стояло цели возглавить китайское сопротивление, он прибыл укрепить отношения с Китаем, которые с 1960-х годов развивались с переменным успехом. Переговоры с Дэн Сяопином прошли хорошо, при этом определенный след на них наложило отношение лидеров к уличному протесту на Тяньаньмэнь. Горбачев никогда не признавался в этом публично – ни в Пекине, ни после, однако он сочувствовал демонстрантам, которые требовали реформ, схожих с теми, что он провел в СССР. Дэн же был практически готов применить силу для разгона демонстрации. Он отметил, что прежние китайско-советские идеологические споры, в которых он играл ключевую роль начиная с 1960-х годов, были пустыми словами с обеих сторон и признал: “Мы тоже были не правы”. Однако он чувствовал себя главным на встрече и взял на себя функцию авторитетного интерпретатора идей марксизма-ленинизма, тем самым показывая, что его понимание баланса (скорее, дисбаланса) между экономическими и политическими реформами единственно правильное.
Горбачев также провел продолжительную встречу с генеральным секретарем китайской компартии Чжао Цзыяном. На тот момент Дэн Сяопин оставил эту должность, однако вся власть была сосредоточена именно в его руках. Горбачев и Чжао понимали реформу сходным образом, однако вскоре после отъезда советской делегации Чжао был смещен, а 3–4 июня китайские войска разогнали демонстрантов, убив нескольких сотен и ранив тысячи людей[1607].
Горбачев был настоящим дипломатом и не стал публично осуждать китайские власти. Однако он укрепился в своей решимости не применять силу против демонстрантов в Советском Союзе и Восточной Европе. В этом смысле поездка в Пекин помогла ему окончательно убедиться в том, что революции в восточноевропейских странах необходимо приветствовать, что это единственно мудро и что у него получится успешно с этим справиться. В 1990 году младший сын Дэн Сяопина Дэн Чжифан озвучил американскому журналисту мнение его семьи: “Мой отец считает, что Горбачев идиот”[1608]. Он имел в виду, что действия советского лидера могли привести к падению коммунизма в СССР, ведь он поставил телегу, то есть политическую трансформацию, впереди лошади, то есть радикальной экономической реформы.
В начале октября 1988 года советник Горбачева по восточноевропейским вопросам Георгий Шахназаров направил шефу срочную записку, в которой задавал вопрос, что следует делать Москве, если несколько стран одновременно объявят себя банкротами и если в Польше, Венгрии и Чехословакии будет нарастать “социальная нестабильность”. Он предлагал Горбачеву выработать антикризисный план, который помог бы социалистическому миру или большей его части преодолеть трудности. “Настало время обсудить эти вопросы в Политбюро в присутствии экспертов”, – заключил Шахназаров[1609].
Однако ни тогда, ни позднее Горбачев не стал созывать чрезвычайное заседание, чтобы обсудить ситуацию в Восточной Европе. Он обратил внимание Политбюро на эти вопросы только 31 января 1989 года и на собрании демонстрировал одновременно уверенность и обеспокоенность. Членам Политбюро было поручено изучить, в каких областях их восточноевропейские “друзья” не справляются. Что, например, происходит в Венгрии, где появляются новые лидеры? Горбачев был уверен, что “социалистический фундамент” будет сохранен во всех странах-союзницах, однако это показывало, насколько ослабели взаимосвязи между Кремлем и его товарищами. Страны соцлагеря по-прежнему полагали, что Москва будет держать их “на коротком поводке”. “Они просто не знают, что стоит им потянуть за поводок сильнее, и он порвется”, – прокомментировал ситуацию Горбачев[1610].
В феврале Горбачев получил официальные отчеты о ситуации в Восточной Европе. Один из них был подготовлен Институтом экономики мировой системы социализма и рассматривал два возможных сценария: при хорошем раскладе коммунисты удержат власть в своих руках, однако это потребует перехода к “новой модели социализма”, при плохом – социалистическая идея умрет. Горбачев отметил жизненность первого пути и проигнорировал второй. Международный отдел ЦК также представил правительству свой отчет. В нем Кремлю советовали молчать относительно того, станет ли Москва применять силу, если понадобится предотвратить радикальные перемены
