Горбачев утверждал, что принимал все решения с учетом реальной политической обстановки: Америка и Западная Европа поддерживали вхождение Германии в НАТО, а Саддам Хусейн явно терроризировал Кувейт. Он также настаивал, что преследует свое видение мира, в котором после окончания холодной войны преобразованный СССР становится надежным союзником как Германии, так и США. Это все правда, однако вопрос изначальных мотивов остается открытым. Горбачев стал психологически зависим от почитания, с которым его встречал Запад. Но важно отметить, что невиданно теплые отношения Горбачева с западными лидерами стали результатом обретения им независимого мышления. Он окончательно отошел от советских идеалов и пришел к западным ценностям и социал-демократическим взглядам[1851].
Горбачев все чаще самостоятельно решал внешнеполитические вопросы, консультируясь с некоторыми из помощников, но почти никогда не интересовался мнением членов Политбюро или нового Совета безопасности СССР, который сам создал в ноябре, а впервые созвал лишь весной[1852]. Президент перестал показывать членам Политбюро важные документы, в том числе отчеты о своих встречах с мировыми лидерами. Деликатная информация, связанная с объединением Германии, была также недоступна Политбюро. Отстранившись, Горбачев получил возможность предпринимать непопулярные среди однопартийцев шаги, но вместе с тем ограничил свое понимание ситуации – люди с альтернативным мнением могли бы предвидеть проблемы, которых он не смог избежать. Он отдалился не только от политической и военной номенклатуры, но и от близких ему единомышленников, которые порой узнавали о его решениях из выступлений или пресс-конференций Шеварднадзе[1853].
К 1990 году Горбачев рисковал стать чужим в своей стране. Но, несмотря на теплые отношения с Западом, оставался он чужаком и там. Достаточно вспомнить, как ловко иностранные “друзья” играли на его политических и психологических слабостях, чтобы добиться своего. Дома он находился под невероятным давлением. Его также сдерживала сохранявшаяся привязанность к некоторым советским устоям, и хотя он представлял некоторые договоренности с Западом как свой триумф, в действительности его путь к этим успехам был столь же мучителен, как и его положение дома.
В начале 1990 года на Восточной Германии еще рано было ставить крест: казалось, что социалистический режим можно было спасти при помощи реформ, и Горбачев был готов приложить к этому все усилия[1854]. В декабре он заявил, что, если Германия объединится, на его место придет военный диктатор[1855]. Выступая перед ЦК, он сказал, что Советский Союз не даст в обиду ГДР, потому что это важный стратегический союзник и член Варшавского договора. Однако к концу января уже двое человек – председатель КГБ и восточногерманский лидер – заверяли Горбачева, что с ГДР покончено. Крючков считал, что ГДР перестала быть государством, когда развалились государственные структуры страны[1856], а Ханс Модров заявил, что бо́льшая часть населения Восточной Германии не одобряет существование двух раздельных республик[1857].
25 января Горбачев собрал своих ближайших помощников (присутствовали Рыжков, Шеварднадзе, Крючков, Ахромеев, Черняев, Шахназаров, Яковлев и Фалин), чтобы обсудить этот непростой вопрос. По итогам встречи генсек сформулировал два основных тезиса: СССР поддержит объединение Германии (маршал Ахромеев должен был подготовиться к выведению советских войск из Восточной Германии), однако выступит категорически против вступления новой Германии в НАТО. Как это предотвратить? На территории ГДР оставалось 350 тысяч советских солдат, но угрозы или применение силы могли привести к военному конфликту или к обострению холодной войны. Альтернативой были тяжелые переговоры с позиции слабости с непредвиденными результатами.
По иронии судьбы низкая популярность Горбачева в Союзе, как и страх западных лидеров перед возможными действиями СССР в случае неудачи на переговорах, добавляли ему козырей. Миттеран опасался, что Горбачев не задержится у власти, если западные немцы будут слишком сильно настаивать на вступлении в НАТО[1858]. Министр иностранных дел ФРГ Геншер предполагал, что советский лидер, скорее всего, никогда не одобрит расширение границ НАТО на восток: “Ни один разумный человек не станет ожидать, что руководство СССР согласится на такое развитие событий”[1859]. Советник президента Буша по вопросам национальной безопасности Брент Скоукрофт считал, что идея объединенной Германии может оказаться “неприемлемой” для СССР, и тогда Советы “выступят против нее, при необходимости применив силу, или выдвинут условия… с которыми не сможет согласиться США”[1860]. Посол Мэтлок писал: “Горбачев способен сыграть роль разрушителя… и действительно укрепить собственное политическое положение у себя на родине”. Президент мог бы “надуться” и не признать право Германии свободно выбирать себе союзников. “Поступи он так, и перед немцами встала бы дилемма: либо членство в НАТО, либо объединение, но никак не то и другое вместе, – во всяком случае, не то и другое сразу”[1861]. Специальный помощник президента Буша-старшего по вопросам Европы и СССР Роберт Д. Блэкуилл помнит, как все ждали, что Горбачев воспользуется тем фактом, что 70 % немцев не считали вступление Германии в НАТО обязательным. В марте 1990 года Союз должен был дать ответ, и в худшем для США сценарии СССР одобрил бы единую Германию, но не ее присоединение к НАТО. “Этот кошмар мог произойти со дня на день. Для нас это обернулось бы большими трудностями, однако этого не произошло! Слава богу!” – напишет Блэкуилл[1862]. Много лет спустя президент Буш преуменьшит историческую значимость момента и скажет, что Горбачев оказался более гибким, чем предполагали американцы[1863].
Почему Горбачев не сопротивлялся объединению Германии? С нравственных позиций он считал ненормальным отстаивать идею разделения великой немецкой нации. С политической точки зрения это означало бы предательство идей перестройки, а в стратегическом плане отравило бы советско-германские отношения на неопределенный срок. В то же время он не хотел быть марионеткой Великобритании и Франции, которые рассчитывали оттянуть момент воссоединения Германии его руками: “Но я знал ситуацию лучше их. Я понимал, что сопротивление неизбежному, да еще с применением ‘советской силы’, как раз и вызовет тот самый хаос, который все мы хотели предотвратить”[1864].
Почему Горбачев не требовал больше за немецкое членство в НАТО? Его советник Карен Брутенц недоумевал, почему Москва не настояла на сохранении своего военного присутствия в Восточной Германии, ведь Маргарет Тэтчер допускала возможность такой уступки. Помощник Горбачева Георгий Корниенко выступал за вывод войск НАТО из Западной Германии в обмен на вывод советских войск из Восточной Германии. Почему генсек СССР не поставил условие, на которое согласился бы Гельмут Коль: Германия присоединяется к НАТО по французской модели, то есть участвует в обеспечении безопасности в Европе, но не является полноценным членом военного альянса? Почему он не потребовал письменную гарантию того, что НАТО не расширится на восток?[1865]
Неужели Горбачев сосредоточился
