Судьба Горбачева после путча 1991 года, равно как и судьба СССР, напрямую зависела от возобновления работы над новым Союзным договором. Проект документа, утвержденный в конце июле, предполагал настолько сильную децентрализацию советской системы управления, что спровоцировал Августовский путч. Осенью Горбачев и республиканские лидеры, разрабатывая новый проект договора, говорили уже о конфедерации: были удалены все упоминания о единой конституции Союза, не описывалось разделение полномочий между союзным центром и республиками, президент фактически освобождался от исполнительно-распорядительных функций[2104]. В ноябре Горбачеву приходилось прилагать усилия, чтобы сохранить союз республик в любом его виде. Новая политическая задача вынудила его ввязаться в новую политическую “игру”. По 1988 год включительно он практиковался в манипулировании коллегами по Политбюро и достиг в этом успеха. Менее искусно он вел агитационные кампании перед демократическими выборами, и так же нелегко ему было балансировать между коммунистами и демократами в парламенте и на улицах. Новая игровая площадка была меньше и сводилась к недавно учрежденному Государственному совету, где он в одиночку противостоял союзным лидерам, которые действовали с позиций национализма и пропагандировали его в своих республиках.
Горбачев бросился в эту битву со всей свойственной ему энергичностью. Хотя он признался Черняеву, что “устал до черта”, он сохранил силу духа и самообладание. Этот последний бой как будто бы рассеял те сомнения, что скопились в нем за последние полгода. Он убедил себя, что советский народ хочет единства, но, по мнению Черняева, это был “искренний самообман”, а Горбачеву “всегда было свойственно переоценивать свои ‘частичные’ победы на мучительном пути перестройки”. 27 сентября Шахназаров, ответственный за переговоры по Союзному договору, назвал президенту реальные сроки – “подпишем, даст Бог, не раньше декабря”, однако Горбачев хотел результата намного быстрее[2105].
Первая рабочая сессия Госсовета состоялась 11 октября в Кремле, в так называемом зале заседаний Политбюро. Горбачев хотел, чтобы встреча символизировала собой желание советского народа сохранить целостность страны. Не посоветовавшись с членами Совета, он предложил государственному телевидению транслировать заседание в прямом эфире, однако Ельцин – мастер едких комментариев, как прикрытых, так и откровенно враждебных – как назло опаздывал. Подождав пять минут, Горбачев решил начинать без него и произнес речь о важности нового Союзного договора. Ближе к концу его выступления в зал вошел Ельцин, что-то пробормотал о причинах своего опоздания и сел, по словам Грачева, “насупленный больше обычного из-за того, что попал в разгар какой-то явно не согласованной с ним церемонии”[2106].
Горбачев спросил, стоит ли продолжать прямую трансляцию, и Госсовет высказался против. Затем Григорий Явлинский разъяснил некоторые моменты, касающиеся общего экономического пространства, и все стали ждать реакцию Ельцина. Наконец, он заявил: “Договор Россия подпишет, но не ратифицирует, пока не будут готовы основные экономические соглашения по конкретным вопросам. И сразу, – тут он поднял палец, – прекратим финансирование тех центральных органов, которые не предусмотрены этим договором”.
Несмотря на громкие слова и позу, Ельцин фактически был готов подписать экономический договор, что укрепило позицию Горбачева. Он также поддержал советского президента по украинскому вопросу, посетовав, что до 1 декабря республика отказывается принимать участие в работе над Союзным договором – на эту дату Киев назначил референдум о независимости. Остальные республиканские лидеры не осмеливались бросить вызов Горбачеву, который вел заседание так, будто все еще руководил страной. Однако такая демонстрация превосходства посеяла семена будущего восстания. “Объективно он действительно лучше других знал ситуацию, – заметил Бакатин, присутствовавший на встрече. – Но он не должен был это демонстрировать. Следовало бы дать выговориться другим”. Во время перерывов Бакатин слышал, как руководители республик бормотали: “Опять та же говорильня”. Перед этим Горбачеву советовали не навязывать свои взгляды другим – и он согласился, но, похоже, не сдержался[2107].
21 октября Горбачев признался помощникам: “Без согласия Ельцина мы никакой договор не примем. Его люди говорят ему, что хитрый Горбачев усиливает Центр, чтобы лишить Ельцина плодов его августовского триумфа. Он может все разрушить, если поверит в это или почувствует себя обманутым или дискредитированным”[2108].
28 октября Ельцин начал показывать зубы – выступая на Съезде народных депутатов РСФСР, он заявил, что сократит штат сотрудников МИДа в десять раз. Анатолий Черняев отметил в своем дневнике, что это было предсказуемо, и только Горбачев этого не ожидал: “Все думал, на уговорах и ‘хорошем отношении’ можно его [Ельцина] ‘канализировать’, как он любит выражаться”[2109].
2 ноября у Горбачева с Ельциным состоялось то, что он назвал “мужским разговором”. Советский президент заявил: “Ты меняешь политику, уходишь от всех договоренностей. А раз так, теряют смысл и Госсовет, и Экономическое соглашение. Тебе не терпится взять вожжи в свои руки? Раз этого хочется – правь в одиночку. Скажу тебе и другим лидерам: я вас подвел к независимости, теперь, похоже, Союз вам больше не нужен, живите дальше как заблагорассудится, а меня увольте”.
В ответ Ельцин начал доказывать, что менять политику не собирается, пообещал держать слово и признался, что 90-процентное сокращение штата сотрудников МИДа – это примерная цифра. “Можно и не 90, а, скажем, 70”, – смилостивился он.
“Ой, Борис, – возразил Горбачев, – кто-то тебя все время подначивает, толкает на крайние заявления, а потом тебе же приходится отдуваться. Зачем это? Будь аккуратней в заявлениях”[2110].
По словам Шахназарова, Горбачев был “явно доволен” этим разговором, чего нельзя было сказать про Ельцина, и 4 ноября он это продемонстрировал на следующем заседании Госсовета. Он вновь опоздал и вновь возмущался по поводу присутствия в зале тележурналистов. Союзный лидер в течение 40 минут с жаром призывал коллег спасти страну, а Ельцин, по словам Горбачева, сидел, “делая вид, что все это его мало волнует”. Взяв слово, Ельцин
