– Ты еще скажи, что тебя мама предупреждала со мной не связываться, и потребуй возврата украденных мной месяцев твоей юной жизни, – не остался в долгу я.
– Да ты и украсть ничего толком не сможешь, – уже чуть тише сообщила мне Мезенцева. – Ладно, чего тебе от нас надо?
– От тебя – ничего, – зло бросил я. – Даже если с доплатой. Вот как знал, что тебе звонить – только нервы свои трепать. Блин, угораздило же меня с вами вообще связаться. Никакой пользы от вашего отдела, один вред!
– Ты говори, говори, да не заговаривайся, – с легкой угрозой в голосе посоветовала мне Евгения. – Мы тебе зла не делали. И не сделаем, если ты границу не перейдешь.
– Какую границу? – уточнил я.
Нет, правда, хрен знает, что она имеет в виду. Ряд акцентов за последнее время у меня в голове настолько сместился, что теперь я на самом деле не до конца понимал, о чем говорит Мезенцева – о границе разумного или о пресловутой «кромке».
– Финскую, блин, – съязвила девушка. – Нелегально. Границу разумного, разумеется. Не препарируй людей в преступных ведьмачьих целях, не практикуй кровавые жертвы, не пей кровь младенцев – и все будет хорошо.
– Да ты что? – деланно изумился я. – То есть это не вы, поборники справедливости, объявили на меня охоту, как на дикого зверя? А кто тогда?
– Какую охоту? – неподдельно, это я ощутил абсолютно явно, изумилась Евгения. – Саш, ты о чем?
– О чем, о чем, – уже больше из упрямства зло проворчал я. – О том самом.
– Слушай, давай успокоимся, – предложила Мезенцева. – А то мы куда-то не туда повернули в разговоре. Тебе угрожали или чего похуже?
– Чего похуже, – помолчав, произнес я. – Меня и били, и душили. И мне это все очень не нравится. Мне вообще не нравится, когда меня пытаются уничтожить, это претит моей природе. И санкционировано данное деяние было какими-то неизвестными гражданами, которые в курсе того, кто я есть такой на самом деле, да еще и уничтожают таких как я. Замечу отдельно – о моих, назовем их так, странностях знает очень и очень ограниченный круг лиц. Причем представителей коренной расы Земли в этом круге почти и нет. А те, что есть, все служат в одной организации.
– Мы точно не при делах, – уверенно заявила Евгения. – Я бы в курсе была.
– Можно подумать, что если бы это было не так, то ты сейчас сказала по-другому, – съязвил я. – Знаешь, когда вы меня использовали, я ворчал, но претензии не выкатывал. Даже если вы делали это втемную, что для вашего отдела, надо полагать, нормальный стиль работы. Но теперь, когда вы меня…
– Стоп, – приказным тоном сказала Мезенцева. – Давай не будем говорить друг другу глупости, ладно? Ты донес до меня информацию, я ее приняла. Теперь дай немного времени, чтобы все услышанное переварить. И не выключай телефон, пожалуйста. Думаю, мы в самом скором времени снова пообщаемся. Возможно, даже сегодня.
Ни в этот день, ни на следующий Мезенцева мне не позвонила. Она прорезалась аж только в субботу, ближе к полудню. Причем, естественно, в самый неподходящий момент. Я как раз затеял варку зелья по одному из старейших рецептов в моей книге. Настолько древнему, что только с помощью Кузьмича, неплохо разбиравшегося в старославянском, и смог идентифицировать все необходимые компоненты. Точнее – надеюсь, что все. А еще хочется верить в то, что я верно понял назначение данного зелья, и оно на самом деле может помочь тем, у кого «кости ломити тако, что спасу не ище». Проще говоря – будет спасать от всяких неприятных штук вроде «тоннельного синдрома» и тому подобных хворей. А что? Главная болезнь двадцать первого века. Хворает каждый третий. Никто не спорит, медицина тоже неплохо справляется с оной напастью, но почему бы не попробовать старинные рецепты?
Ну и ревматизм пока никто не отменял. Подозреваю, кстати, что именно для его лечения и был создан данный рецепт. В те далекие времена никаким «тоннельным синдромом» и не пахло, а ревматизм – старинный спутник человечества. Еще с пещерных времен.
Не скажу, что состав был сильно сложный, но вот сам процесс приготовления – это что-то. Компоненты надо было добавлять в плошку по порядку, да еще и с чуть ли не аптечной точностью, каждый в свое время. И это я молчу о прочих мелочах, вроде разной скорости помешивания и силы нагрева.
А тут еще и телефон затеял звонить.
– Да кому там неймется? – разозлился я, мешая «противосолонь, токмо скору быти» в плошке плотную кипящую бурую массу, исходившую на редкость вонючим паром. – Выходной на дворе! Родька, готовь ромашку, сейчас как пузыри начнут лопаться, надо ее всыпать.
– Уже, – изрядно присмиревший после трудового профилактория слуга показал мне мерную ложку, наполненную измельченной пахучей травой, более всего напоминавшей анашу. – Это… Всегда готов!
– Ага. – Я с силой крутанул все более и более густеющую массу, внешне здорово напоминавшую вареную сгущенку. – Ох, и вонючее средство выходит. Не знаю, как насчет лекарственных свойств, но отпугиватель насекомых из него выйдет отменный. Даже тараканы от такой дряни разбегутся. Силыч, может, подбросим маленько этой красоты в подвал четырнадцатого дома, чтобы им всем тошно стало?
В этот момент телефон замолчал, но секунд через двадцать заорал снова.
– Кто ж такой настырный? – заинтересовался я, но в этот момент на поверхности зелья вспучился, а после с хлопком лопнул первый пузырь. За ним начали топорщиться следующие, и я скомандовал: – Родька, сыпь!
Мой мохнатый сподвижник забросил в плошку ромашку, а я тут же, как и было написано в книге, начал зачерпывать вонючий препарат ложкой и выливать его обратно в емкость, приговаривая соответствующее заклинание.
Телефон снова замолчал, а после опять заорал.
– Может, важное чего тебе кто сказать хочет? – предположил Вавила Силыч, который сидел тут же, на кухне и следил за нашими действиями. Ему вообще, похоже, нравилось смотреть на то, как мы варим зелья, особенно если те не были направлены на какие-то нехорошие цели. – Саша, я гляну? Мало ли.
– … затвори как каменна гора, железный тын, медны ворота, – кивнул я на автомате. – Да алатырь-камень бел да горюч…
– Евгения какая-то, – прочел
