красноватая лампадка, и тотчас исчезла. Вдова Драенкова определенно знала свое ремесло, при котором главным делом было молчать и как можно меньше видеть.
Графиня нажала щеколду и к своему изумлению оказалась в покоях, обставленных с изысканным вкусом и исключительной роскошью, где ее ждал Шувалов. Когда он услужливо помог ей снять капюшон и шубу, она с улыбкой огляделась в этом замечательном приюте любви и потом расположилась в кресле, стоявшем у камина.
– Подбросьте-ка, пожалуйста, дров, – попросила она своего раба.
– Да здесь и так от жары задохнуться можно, – возразил было Шувалов.
– Это вам, граф, жарко, потому что вы влюблены, – промолвила она, – но вы, верно, забыли, что я-то не влюблена.
– У вас нет сердца.
– Для вас нет.
– И тем не менее вы пришли?
– Чтобы потешиться вашими муками.
– Стало быть, вы не услышите моей мольбы?
– Разумеется, я услышу ее, но лишь затем, чтобы потом заставить вас еще более изнывать от снедающего вас томления, – рассмеялась красавица.
– Я думаю, что второй такой женщины, как вы, на свете не сыскать, – пробормотал Шувалов.
– Надеюсь, – сказала графиня Бестужева, – и именно поэтому вы будете боготворить меня как никакую другую.
– Вы в этом уверены?
Она с улыбкой кивнула в ответ и затем вдруг раскрыла ему объятия:
– Ну?
Со всей страстью молодого человека, который любит впервые и впервые любим сам, он кинулся перед ней на колени, и она безмолвно прижала его к своей груди.
Шувалов во второй и в третий раз говорил с императрицей о престолонаследнике, но вопреки ожиданиям она оставалась непреклонной. Ее собственноручно написанное письмо, приглашающее герцога Карла Петра Ульриха Голштейн-Готорпского, которому исполнилось только четырнадцать лет, в Россию и ко двору, было-таки отправлено некоторое время назад уже без ведома Бестужева и Шувалова. В начале февраля тысяча семьсот сорок второго года мальчик прибыл в Санкт-Петербург и был принят и обласкан царицею самым сердечным образом. На сей раз победу одержали Лесток и де ля Шетарди, но одержали не потому, что им, скажем, удалось убедить Елизавету своими аргументами, а потому, что она сама считала герцога обладателем преимущественного после себя права на российский престол, и ее юридическое чутье и симпатия на этот раз оказались сильнее всех козней и даже влияния, ходатайств и просьб собственного фаворита. Последнему же тем временем французский посол совершенно не собирался легко прощать его дезертирство. Он окружил его шпионами, которые следили за каждым его шагом, и уже через непродолжительное время был в состоянии сообщить Лестоку, что в небольшом желтом домике на Ямской Шувалов устраивает рандеву с какой-то дамой. Кто же эта дама такая, ищейкам де ля Шетарди, несмотря на все их усердные старания, установить до сих пор так и не удалось.
Когда Лесток появился на ближайшем утреннем приеме царицы, лицо его сияло триумфом.
– Ну что там у вас? – спросила его Елизавета, оставшись наедине с ним. – По вам видно, что вы готовы преподнести что-то очень приятное или о чем-то сообщить.
– Я сомневаюсь, ваше величество, – ответил склонный к интригам маленький лейб-медик, – что то, что я собираюсь доверить вам, станет для вас очень приятным сюрпризом, однако вы могли бы разделить со мной удовольствие, которое я испытываю всякий раз, когда мне удается вывести на чистую воду какого- нибудь лицемера и подвергнуть заслуженному наказанию какого-нибудь преступника.
– О! Похоже вы собрались очернить кого-то из моих друзей! – воскликнула Елизавета.
– Я обвиняю только в том случае, когда у меня имеются доказательства.
– Доказательства? Я готова их выслушать.
– Если только ваше величество прежде пообещает мне, во-первых, сдержать себя, а во-вторых, меня не выдавать.
– Договорились, – кивнула царица, – так кто же из ваших противников, стало быть, является причиной победоносного выражения на вашем лице, Бестужев?
– Нет-с, Шувалов.
– Шувалов лицемер и преступник?
– Об этом вашему величеству лучше судить самой, – ответил Лесток. – Я же ограничусь лишь изложением фактов, которые мне стали известны о графе.
– Надеюсь, вы не всерьез полагаете, что Шувалов вероломно изменил мне?
– Не как монархине, нет, но как женщине...
– Что? – глаза красивой женщины вспыхнули гневом ревности.
– Вот уже некоторое время Шувалов ходит на тайные ночные свидания с одной дамой.
– Кто эта дама?
– Этого я пока узнать не сумел.
– Но вы знаете место, где она его принимает?
– Разумеется. Это давно уже пользующийся дурной славой дом на Ямской.
– И мои министры как ни в чем не бывало терпят такие дома? Полиция что, ослепла? Кто-нибудь вообще следит за моралью в моей столице? – в крайнем возмущении воскликнула императрица; она поднялась и, пылая гневом, начала торопливо расхаживать взад и вперед по комнате, тяжело дыша. Наконец она топнула ногой и приказала немедленно вызвать в ее кабинет начальника полиции.
Вскоре после того как Лесток, с выражением приговоренного к смерти, покинул монархиню, вдова Драенкова была арестована и доставлена в его канцелярию, где кроме него находилась еще какая-то высокого роста дама в дорогих мехах и вуали, скрывающей ее лицо.
Начальник полиции приступил к допросу.
– Ты, верно, старая греховодница, понимаешь, почему ты здесь оказалась?
– Нет, батюшка ваше превосходительство, даже ума не приложу.
– Прекрати лгать, не разыгрывай из себя святую. Полиции все известно. Известно, что ты сдаешь свой дом для запретных свиданий, известно, что у тебя устраиваются сходки всяких недовольных заговорщиков. Это может стоить тебе головы, старая.
– Пресвятая Богоматерь Казанская, – в страшном испуге запричитала маленькая толстая вдова, – да у меня сроду, чай, никого другого, акромя какой-иной любовной парочки, не бывало.
– В этом ты признаешься, – удовлетворенно улыбнулся начальник полиции, – это именно то, что мы и хотим знать. Итак, к тебе таскаются любовные парочки, и ты покрываешь их, предоставляешь дом и помогаешь испорченным дочерям обманывать родителей, а безнравственным женам мужей? Так-так, ну погоди, уж мы положим конец твоим проискам.
Вдова Драенкова задрожала как осиновый лист и начала жалобно выть.
– Тебя ждет суровое наказание, старая, – вмешалась в ход дознания прикрытая вуалью дама, – и спасти тебя может только чистосердечное признание.
– Я все, все скажу, – громко заплакала вдова.
– Ты знаешь графа Ивана Шувалова? – продолжила допрос дама под вуалью.
– Да, матушка.
– Он посещал твой дом?
– Да.
– С какого времени?
– Поди уж несколько недель миновало.
– Он встречается в твоем доме с дамой?
– Конечно, матушка.
– Ты эту даму знаешь?
– Никак нет, матушка. Она завсегда укутана с головы до пяток и носит еще густую вуальку, вот как у тебя, я ее столечко же знаю, как знаю тебя.
