Новобрачные, – князь, еще красивый мужчина лет сорока, и миловидная девушка из народа в дорогих мехах, в которые она была наряжена по указанию императрицы, так что теперь никто не распознал бы в ней прачку, – следовали за музыкантами на спине слона. Далее шли пары в национальных костюмах (всего триста человек всех народностей) необъятной России. Здесь были и малороссы в высоких шапках из черного каракуля, и башкиры в кумачовых тужурках, за молдаванами, в длиннополых, обшитых мехом кафтанах очень походившими на турок, следовали болгары, арнауты, бухарцы, татары, калмыки, киргизы, самоеды, греки, уральские и причерноморские казаки, венгры, армяне, ненцы, цыгане, чуваши, ногайцы, туркмены и остяки. Некоторые двигались верхом на верблюдах, тунгусы – на северных оленях, камчадалы сидели в нартах, которые тащили собаки, тогда как другие запрягли в свои сани баранов, волов и даже свиней.
По главной улице Петербурга они проследовали до бироновской школы верховой езды, где за счет царицы им было предложено угощение: каждой народности приготовили ее любимые кушанья. Затем состоялся бал, на котором каждая из экзотических пар исполнила свои лучшие национальные танцы. Все это пестрое смешение физиономий, фигур, национальных нарядов и обычаев казалось ожившей сказкой, зрелищем, какое может предложить зрителю только одна мировая империя, только Россия.
Под занавес новобрачных препроводили в ледяной дворец и выставили перед ним караул, чтобы те не смогли покинуть его до утра.
Когда великая княжна, утомленная обилием пестрых сцен этого оригинального празднества, собралась домой, Шубина нигде не оказалось. Она тщетно расспрашивала о нем, но никто его не видел. Один из кучеров императрицы отвез Елизавету во дворец. На следующее утро царевна первым делом спросила о Шубине. Но он со вчерашнего вечера так и не появлялся.
Великая княжна разослала своих людей на поиски исчезнувшего возлюбленного, искали в казармах, в трактирах, на променаде и у ледяного дворца. Поиски результатов не дали – его нигде не было. Когда же он не объявился и на следующий день, Елизавета обратилась к полиции. Не помогла и полиция, Шубин исчез бесследно.
Безутешная княжна однажды вечером навестила царицу.
– Что с тобой, мое милое дитя? – спросила та озабоченно. – Ты выглядишь совершенно убитой.
– Куда-то пропал мой казначей, – вздохнула Елизавета.
– А, тот смазливый гренадер, как-то бишь его звали?
– Шубин.
– Ну да, Шубин, – сказала Анна, – я полагаю, ты должна только радоваться, что избавилась от него.
– Да, когда бы только была спокойна за его судьбу, – ответила княжна, – а то вдруг его где-то убили.
– Успокойся, – улыбнулась царица, – он жив-здоров и чувствует себя замечательно.
– Где?.. Где он теперь?
– В данный момент Шубин находится уже довольно далеко по дороге в Сибирь.
– В Сибирь? О Господи! Что же такого он натворил? – всплеснула руками Елизавета.
– Он был груб с тобой, дитя мое, разве этого недостаточно?
– Но я же все-таки любила его, – вздохнула Елизавета.
– Ах! Давай не очень сокрушаться по этому поводу, – утешила ее царица, – на белом свете еще осталось достаточно гренадеров.
– Но ни одного, столь желанного, – пролепетала со слезами Елизавета.
3
Самая красивая женщина России
В первый день, после известия о ссылке Шубина, Елизавета заперлась в будуаре и горько плакала; на второй она сердито металась по комнате, по-прежнему не впуская к себе никого, даже Лестока, обычно имевшего доступ к ней в любой час; на третий день ее начала одолевать скука, и она несколько раз принималась одеваться, чтобы затем в ярости снова срывать с себя дорогие наряды. Наутро четвертого дня она, наконец, впервые улыбнулась своей камеристке, потом велела оседлать лошадь и со всей тщательностью профессиональной кокетки, которая вознамерилась кого-то очаровать, занялась туалетом. Когда она сидела на лошади в платье для верховой езды из бархата цвета анютиных глазок, поверх которого был надет плотно облегающий ее тонкую талию жакет из такого же материала, щедро подбитый и опушенный горностаем, в казацкой шапке поверх белого парика, то всякий, кто ее видел, не мог не признать правоту народной молвы, считавшей ее самой красивой женщиной России. Она это знала, очень этой славой гордилась и относилась к ней крайне ревностно. С сияющими глазами, требующими от каждого обожания, она стрелой вылетела из дворцовых ворот, сопровождаемая только одним из своих верховых казаков.
Она гарцевала по центральным улицам столичного города, с уважением и симпатией приветствуемая повсюду как знатью, так и самым низким людом и простыми солдатами; иногда ее красивые глаза то там, то здесь задерживались на фигуре какого-нибудь привлекательного мужчины, сословное положение и платье которого не имели для нее абсолютно никакого значения, – молодой, ладно сложенный торговец домашней птицей или продавец ликеров находили в ее душе б?льшую заинтересованность, чем уродливый князь. Достигнув невского берега, она пришпорила лошадь и до тех пор подгоняла ее хлыстом, пока та не понеслась во весь опор вдоль набережной, высекая подковами снопы искр; но тут на всем скаку внезапно лопнула подпруга, и Елизавета соскользнула вниз, под брюхо взмыленного животного, рискуя погибнуть под его копытами.
Прежде чем отважная женщина, однако, успела осознать всю опасность создавшейся ситуации, красивый элегантный мужчина, ехавший верхом ей навстречу, схватил ее лошадь за узду, заставил остановиться и, быстро спешившись, освободил Елизавету из ее двусмысленного положения. Когда он поднимал ее, она на мгновение приникла к его груди, и сердце ее учащенно забилось. Как ни странно, но царевна мгновенно забыла о случившемся, о страшной опасности, которой она подверглась, – первый взгляд ее больших красивых глаз предназначался ее спасителю.
Елизавета узнала в нем графа Лёвенвольде[16], обер-гофмаршала императрицы Анны, мужчину, на которого она до сих пор едва ли обращала внимание.
В голове у нее молнией пронеслась мысль, что когда-то он был удачливым любовником ее матери, Екатерины I, и сейчас, когда ее голова покоилась на плече спасителя, и она боязливо, но с любопытством смотрела на него снизу вверх, ей вдруг он показался столь же красивым, сколь благородным и интересным. Пока Елизавета смущенно лепетала слова благодарности, очаровавший ее мужчина стоял перед ней со снятой шапкой в руке и объяснял, как беспредельно он счастлив сослужить службу дочери незабвенной Екатерины. Граф тут же предложил свою лошадь, которую она приняла с любезной улыбкой. Ни секунды не колеблясь, кокетка оперла ногу о галантно подставленную им ладонь, и с его помощью вспорхнула в седло.
– А как же вы, граф? – быстро спросила она. – Теперь вам придется добираться пешком. Впрочем нет, так дело не пойдет. Возьмите лошадь моего казака и проводите меня.
Лёвенвольде отвесил поклон и послушно воспользовался предложением. Пока казак, ведя под уздцы лошадь хозяйки, медленно возвращался во дворец великой княжны, маршал с Елизаветой поехали по набережной вдоль здания Адмиралтейства. Теперь великая княжна сидела в седле по-мужски и в этой позе, многих других делавшей прямо-таки смешными, казалась вдвойне привлекательной. Она пустила лошадь шагом, по-видимому, чтобы иметь возможность подольше непринужденно поболтать с Лёвенвольде. Когда они наконец добрались до дворца, Елизавета, протягивая ему на прощание руку, сказала:
– Отныне я хотела бы чаще видеть вас у себя, граф, надеюсь, вы меня правильно понимаете, я не приму никаких оправданий. Государственные дела и двор теперь должны будут иногда отступать на второй план, если речь зайдет о том, чтобы исполнить волю дамы, – при этом она, конечно, имела в виду себя, самую красивую женщину России.
– Ваше желание для меня непререкаемый приказ, ваше императорское высочество, – ответил граф, взял маленькую руку принцессы и собрался было поднести ее к губам.
– Нет, погодите, – воскликнула Елизавета с присущей ей обворожительной непосредственностью, проворно отнимая ее. Затем она стянула тонкую желтую перчатку с манжетой и только после этого протянула ему красивую нежную руку. – Вот так, теперь целуйте.
Восхищенный любезностью царственной красавицы, Лёвенвольде несколько раз с пылом поцеловал ей
