После завтрака я обреченно поднималась к бригадиру. «Попробую еще раз уговорить, может, хотя бы удастся отложить наш поход в полицию? Сошлюсь на начинающуюся ангину». На стук дверь резко распахнулась, я вошла в номер и остолбенела.
На светлом ковролине валялись обрывки паспортов. А очень нетрезвый Гена кромсал очередную темно-синюю книжечку.
– Давай! Помогай! Надо за час управиться, пока горничная не пришла с уборкой.
– Что происходит? Ген? Ты что??
– А то не знаешь. Сама наслала на меня эту тетку. Она сказала, что ты. Я на ресепшене взял и вторые ножницы. Вон, на тумбочке лежат. Присоединяйся, быстрее управимся. Нам еще надо все обрезки собрать и по разным помойкам разнести.
– Гена! Какая тетка? Мне действительно сегодня полночи мозг насиловала моя пассажирка… Но это сон, понимаешь, сон..
– Что у тебя с голосом? Заболела?
– Ага. Похоже, вчера передержала ноги во льду. Горло дерет страшно.
– Водка есть. Будешь? В качестве лекарства? – Гена уже набулькивал мне в стакан «Столичной». – Представляешь, я же совсем не пью. Уже лет десять, с тех пор как в аварию попал. Даже на Новый год лимонадом чокался. А тут эта баба пришла во сне. Индуска. Вот как живая. Я бутылку водки вез в подарок представителю, отдать не успел. И хорошо, что не успел. Только водка меня от сумасшедшего дома спасла.
Генка налил себе тоже.
– У меня же, понимаешь, мать болеет. Рак желудка. В нашей поликлинике сразу не заметили, запустили. Дождались, пока метастазы пойдут. Мы начали метаться – в Израиль документы отправили, в Германию. А оттуда ответы: мол, везите. Попробуем, но гарантий никаких. Четвертая стадия. Где, мол, раньше были? Где были – где были! Мама ж привыкла всю жизнь терпеть. Одна, без отца меня поднимала. Понимаешь? Нет у меня никого ближе. А тут – попробуем. И за попробуем денег хотят, как за самолет. Квартиру продавать. Выставил. Риелтор вроде клиента нашел, а нам куда? Но черт с ним. Хоть на вокзале жить, лишь бы вытянуть… Наши-то дают ей от трех до шести месяцев. Сейчас вон опять надо класть в больницу на химию. Не могу смотреть, как мать уходит. И во сне эта баба без пальцев. Говорит – я вылечу твою мать, только сожги паспорта. Спаси, говорит, мою семью. А я спасу твою маму…
Я, услышав про «бабу без пальцев», начала сползать по стенке. Машинально опрокинула в себя протянутые пятьдесят граммов водки. С учетом того, что водку пила первый раз в жизни, должна была опьянеть моментально. Но не брало.
– Давай не стой. Вот тебе ножницы, два паспорта. Работаем! Помельче надо, чтобы каждую цифирьку разрезать. Чтобы никто не сложил вместе. Лучше бы было сжечь, конечно. Как индианка хотела. Но как тут сожжешь? Везде же детекторы дыма в отеле. И на улице нельзя, пожарка приезжает уже через тридцать секунд.
И мы резали. Я вспомнила занятия в детском саду. По производству снежинок. Вырезала красивенькие, из страничек паспортов. Потом уже эти снежинки кромсались в труху. К обеду вместо девяти паспортов у нас была большая горка бумажного конфетти. Разложили горстями по разным целлофановым пакетикам. Залили в каждый немного водички. Водочки добавили для надежности. И после наступления темноты мы, уже прилично так пьяные, ходили по округе и выкидывали пакеты в разные мусорные контейнеры.
Вот так, при полном нашем содействии, на шею канадских налогоплательщиков попали еще девять граждан Индии.
Ну и, разумеется, happy end. Прилетаем в Москву. Где-то дней через десять звонит мне Гена.
– Привет! Слушай, ну тут вообще дела. Помнишь нашу индуску? – Ха, еще б не помнить. – Так вот, не наврала она. Приезжаю с того рейса домой. А мать… Ты не представляешь… Мать окна моет! Она ж у меня и не вставала почти. Сил не было. Кое-как да туалета доползала. А тут, прикинь, стоит такая, на табуретке, стекла натирает! А на следующий день встала с утречка, в церковь помчалась, потом на рынок. Носится как заведенная. В больницу повез на госпитализацию. Так ей анализ крови сделали – и что ты думаешь? Вот с таким анализом в космос можно. СОЭ в норме, лейкоциты в норме! Врачи, конечно, в непонятках. Говорят, что мухлюем что-то. Не бывает так. Сейчас положили ее на Каширку на обследование. Если все подтвердится, снимут диагноз, снимут инвалидность. Мать говорит, что в ту ночь, когда мы с тобой паспорта резали, ей во сне ангел приходил. Потом живот горел сильно. Она уж помирать собралась, а утром как новенькая… Ну а у тебя как? Сбывается?
– Что сбывается?
– Ну ты индуску о чем просила?
– Я просила? – А ведь действительно. Что ж я дура такая! Надо было просить миллион, принца в мужья, яхту и слуг. Что ж я так лопухнулась, а?
– Ну чего молчишь? Говорить не хочешь?
– Я просила ее оставить меня в покое. – Гена на той стороне провода замер. Видимо, тоже молча согласился, что я дура.
– И что? – осторожно поинтересовался он. – Сбывается?
– Да вроде. Больше ко мне она во снах не приходит. Надеюсь, не придет и в жизни.
С Геной мы стали поддерживать отношения. Каждый месяц я звонила и спрашивала про состояние мамы. Там действительно произошло чудо. С пожилой женщины сняли диагноз, несколько светил сели писать диссертации. А она, счастливая, вкалывала на даче на грядках. Готовясь урожайностью войти в Книгу рекордов Гиннесса. Ларра Кумар не подвела.
Поэтому я совсем не удивилась, когда узнала, что наша народная поэтесса города Лобни – в декрете. И рожать в апреле. Как раз в годовщину эпопеи с порчей паспортов.
Прошло еще время, еще несколько лет. Конечно же, и я родила. Ближе к тридцати, как собиралась. И не мальчика, а красивую дочку. С русыми волосами и голубыми глазами. Не скрою, были у меня смутные сомнения. Проверяла ребенка. Подкладывала ей фотографии Тадж-Махала, танцевала индийские танцы, ставила фильмы с Митхуном Чакраборти. Но все обошлось. Смешарики нравились больше Болливуда, мои индийские пляски вызывали хохот, впрочем, не индийские вызывали такую же реакцию. А картинку с Тадж-Махалом просто измазали кашей. Спасибо, небо! У меня обычный, нормальный ребенок!!
И вот еду по Москве. Звонок от няни.
– Лена!! Счастье какое! Анечка сказала первое слово!!
– Ох ты ж… А меня дома нет. Что за слово? «Мама»? «Папа»?
Няня мнется. Виснет пауза.
– Нет. Не «мама». Аня сказала слово «сиси». Я ее ужином кормила. Пюрешкой из цветной капусты, а она отворачивается – и «сиси», «сиси»! Какие у меня сиси-то? В шестьдесят два года!
Через минут пять няня звонит снова:
– Аня отталкивает ложку и кричит: «Буйя, сиси»! «Буйя, сиси!» Ты скоро приедешь? А то уже и не знаю, что думать.
Зато
