— Ты, наверное, был самым лучшим и самым красивым на своей планете, — сказала я, любуясь его творением.
— Ты ошибаешься, я был самым обыкновенным, — ответил он улыбаясь.
— Такой необыкновенный… — почти пропела я, обхватив его за плечи, — …был самым обыкновенным? Не верю!
— И напрасно. — Голос его звучал очень искренне и убедительно. — Все дело в том, что у нас на планете, как бы это правильно выразиться, выгодно быть хорошим. — По моему лицу он, видимо, догадался, что я не очень поняла, поэтому продолжил: — Ну попробуй представить, что у всех все есть, а отличиться все же иногда хочется, — сказал он с немного хитроватой улыбкой. — Предположим, ты решил завоевать сердце прекрасной дамы. Чем тебе выделиться среди претендентов, чтобы привлечь к себе ее внимание?
— Даже не знаю, — ответила я немного растерянно. — Красотой, наверное.
— Вот видишь, сама догадалась, — довольно произнес он. — Это единственное средство, причем прежде всего внутренней красотой, потому что именно она рисует красоту внешнюю. Кстати, у нас на планете люди с правильными чертами лица, ну, как у меня, например, особого интереса не вызывают.
— Почему?! — воскликнула я удивленно.
— Да потому что таких много: ширпотреб одним словом, — и весело продолжил: — Ты только представь, как необычно и привлекательно должно выглядеть нестандартное лицо ушастого или носатого, да вообще какого-нибудь уродца, имеющего огромное внутреннее обаяние. Ведь он действительно по-настоящему красив да еще к тому же так индивидуален. У нас это очень ценится. Так что я на моей планете — самый обычный середнячок.
— Я бы все равно выбрала тебя, — ласково прошептала я ему в ухо.
— Любовь зла, полюбишь и меня, а если серьезно, спасибо, мне очень приятно, честное слово. — Сказав это, он прижал меня к себе и нежно поцеловал.
Я видела его глаза, они не лгали: «Он любит! Любит меня!» Это был самый настоящий миг блаженства, не поддающийся никакому описанию.
* * *Я просто не знала, как сообщить ему о возвращении мужа, но сделать это было надо. Я была практически убеждена, что такое известие сразит его наповал, и если быть искренней, то мне бы очень хотелось увидеть это. «Конечно, именно так и будет, — рассуждала я, — ведь он любит меня, и в этом нет никакого сомнения, любит страстно и безумно, как и я его». Мне очень хотелось увидеть, как с его лица сойдут уверенность и благодушное спокойствие, хотелось увидеть отчаянье и страх в его глазах, услышать мольбу не оставлять его. Иногда мне казалось, что я уже почти готова бросить мужа и бежать с ним хоть на край света, но перед этим мне хотелось еще раз увидеть, почувствовать и насладиться тем, насколько я ему дорога. Да, я решила поставить этакий мини-спектакль, в котором я была одновременно и режиссером, и зрителем. Я сообщила ему, что замужем, что завтра возвращается муж, что я не в состоянии и гражданский долг мне не позволяет разрушить брак и изменить торжественному обещанию, произнесенному перед лицом Господа. Но я ошиблась, спектакля не получилось, вернее, эффект оказался вовсе не таким, как я это себе представляла. На его лице не отразилось даже тени сожаления или разочарования. Все та же беззаботная улыбка, разве что слегка удивленная.
— Значит, за тобой есть кому присмотреть? Тебе пока нельзя без присмотра, ты еще слабенькая, — произнес он почти шутливо.
Что-то оборвалось у меня внутри, в грудь ударила леденящая волна негодования, обиды и горечи.
— Не беспокойтесь, доктор, вы отдаете меня в надежные руки, и, надеюсь, вы тоже один не останетесь, — произнесла я, стараясь не терять самообладания. Где-то в подсознании я еще рассчитывала, что все пойдет по первоначально задуманному сценарию. Вот он сейчас бросится целовать колени и просить, просить, умолять! Но его ответ буквально растоптал меня.
— Свободному мужчине трудно остаться одному, когда на планете проживает три с половиной миллиарда женщин. — Он произнес это таким тоном, как будто опасался, что меня будет мучить совесть, и хотел успокоить.
— И ты вот так легко можешь от меня отказаться?! — только и смогла вымолвить я.
— Отказаться? — удивился он. — Я никогда не считал тебя своей собственностью. У меня вообще нет собственности, и я тебе много раз говорил об этом. У нас на планете не принято…
Я грубо оборвала его, потому что боялась, что если он продолжит, то я просто сойду с ума.
— Да замолчи! Я не хочу больше слушать твои сказки!
Александро же, напротив, был очень спокоен.
— За что ты на меня сердишься? Ты сделала свой выбор, и я его принимаю. — Да, на самом деле это был логичный и вполне обоснованный ответ.
Боже, какая я была дура! Мне безумно нравилось и льстило то, что я свела с ума двадцатисемилетнего красавца. Именно так мне тогда и казалось. Иногда я даже тайком крутилась перед зеркалом и самодовольно приговаривала: «А ведь хороша! На самом деле хороша! Ну, мало кто может сравниться со мною!». И вдруг три с половиной миллиарда конкуренток! «Да разве я им чета?! Что он себе такое позволяет?! Мальчишка! Гадкий, дурной мальчишка!» — кипело у меня внутри. И все же, как я могла сделать это?!. Видимо, произошло какое-то помутнение рассудка.
Я смотрела, как он пил отравленное вино и улыбался, пил, зная, что в бокале яд! Что, что он думал обо мне в те мгновения? Наверное, ненавидел и презирал. Нет, зачем я лгу: в нем не могли поселиться такие чувства, в его автопортрете в детской не было ни одного темного пятнышка, и он не был лжецом. Скорее всего ему было просто меня жаль. Он выпил бокал до дна. Я была просто в каком-то параличе, сердце готово было остановиться. Если бы телефонный звонок не вывел меня из оцепенения, то я бы, наверное, просто умерла. Я с трудом взяла трубку и, держась за стенку, практически уползла в спальню. Звонил муж, он сообщал, что ему придется задержаться еще на пару дней. Конечно, он сразу заметил, что со мной неладное, и спросил, что случилось и чем я так расстроена. Чтобы он ничего не заподозрил, мне пришлось соврать, что все это от того, что я по нему очень скучаю. Он начал меня успокаивать, говорить о том, как сильно меня любит, но от этого мне стало еще хуже.
