Его образ возникает, точно сотканный из лунного света. Киран смотрит на ночной город, и в его багряных волосах отражаются звезды. В этом свете он кажется слишком бледным, точно призрачное видение.
— Никогда не думал, что скажу это, — произносит он чуть слышно, а я уже знаю, что именно он хочет сказать. Я помню. — Но, кажется, я впервые чувствую себя дома, — усмехается он.
— Это и есть твой дом, — говорю одними губами, потому что помню каждый наш разговор.
— М-м, — поджимает он губы и качает головой, — нет, теперь мой дом там, где ты.
Очередной порыв южного ветра — и его образ развеется по комнате мириадами несуществующих песчинок.
Мои щеки горят, а в груди пусто и больно. Я не помню, как тьма накрывает меня с головой. Я просто проваливаюсь в эту дыру, где нет ничего и никого. Лишь тьма, которая, как обычно, спасет меня в эту ночь.
— Долго же ты шла, — сказано точно усмешка или упрек. Голос хриплый, низкий и в то же время звонкий — как такое может быть? Он точно резонирует с каждой клеточкой моего тела… Тела? Почему на мне нет одежды? Не то чтобы меня это сильно волновало, но хотелось бы знать. Я стою в центре пятна света, а вокруг лишь тьма. Ничего не могу рассмотреть вокруг. Лишь понимаю, что пол — из теплого камня, и мне совсем не холодно стоять на нем. — Ну же, — очередная усмешка, похожая на упрек, но в то же время не могу сказать, что говорящий несет в себе жестокость или злость, — ты не разговариваешь со мной всего-то несколько жалких столетий, а уже забыла мой голос.
Я все еще не вижу говорящего, но понимаю, кто это. И правда, как я могла так легко забыть Отца?
— Не будь я старше, готов бы был обидеться на такие мысли.
Он делает шаг по направлению ко мне, и часть его лица выхватывается светом. Лик божества… моего Бога можно было бы назвать юношей, если бы не глаза, принадлежащие старику. И стоит подумать о них, как он кажется древним старцем, лицо которого испещрено морщинами, но стоит в них заглянуть, как ты понимаешь, что это всего лишь свет падает на лицо взрослого мужчины. Кажется, под плащом, что скрывает его фигуру, искусный воин, он силен и мускулист. Но стоит подметить эту черту, как ты понимаешь, что мужчина вовсе не такой: разве не видно, сколь велик ему этот плащ? Я стараюсь больше не пытаться рассмотреть стоящего передо мной. Разглядывать божество опасно для целостности ума.
— Это ты однажды замолчал, — говорить почему-то очень тяжело, точно мой голос мне не принадлежит.
Он улыбается мне, и против воли я чувствую радость, что рождается от одного его взгляда. Сколько бы я ни говорила, что я — это я, это ведь неправда. Я все же остаюсь частью Его.
— Просто кто-то перестал слушать, — тяжело вздохнул он, и тут же его открытая ладонь оказалась на моей щеке. Это прикосновение подарило мне тепло, радость, надежду. Захотелось прильнуть к этой ладони точно кошка. — А ведь больно было и мне, — печально вздыхает он, на моих глазах превращаясь в сгорбленного старика. — Больше не делай так, — его дребезжащий старческий голос точно волной проходит по моему телу, напоминая о том, что произошло.
— Почему же ты допустил это?! — хочется закричать, но выходит лишь жалкое сипение.
Он улыбается мне. То ли печально, то ли тепло, то ли снисходительно.
— Мне жаль, что у тебя никак не получается увидеть больше того, к чему можешь прикоснуться… Но ты сможешь, и тогда твое сердце успокоится.
— Киран…
Стоит с моих губ слететь этому имени, как старец превращается в высокого мужчину. Он невероятно худой, его кожа напоминает прозрачную луковую чешуйку.
Я могу видеть каждую венку сквозь нее, под глазами синяки, щеки впалые. Его пальцы все так же касаются моей щеки, вот только сейчас они невероятно длинные и узловатые. От них больше не исходит тепло. Лишь холод.
— Он мой сын, — твердо говорит мужчина. — Это ничто не изменит, но я подарил вам право выбирать, хотя вы почему-то считаете, что это не так.
— Но…
— Любила бы — не ушла, — сказано это так холодно и резко, точно пощечина, которая заставила меня тут же разомкнуть веки.
Эта фраза, брошенная в лицо, оказалась отрезвляющей. Я не могла обуздать бурю обрушившихся на меня чувств, эмоций, мыслей, но в то же самое время я испытывала сильнейшую растерянность. Как я могла позволить себе усомниться? Сомневалась ли я? Или же все произошедшее так сильно впечатлило и шокировало меня, что отбило мне напрочь старческий мозг?!
— Ты просто старая маразматичка, смирись уже.
Растерянно проведя открытой ладонью по лицу, смахивая остатки сна и приводя себя в чувство, я легла на спину, широко раскинув руки и ноги, вперив взгляд в высокий потолок.
— А ты старый пердун, — хмыкнула я в никуда, надеясь, что мои слова дойдут до адресата.
Триста лет тому назад я просто перестала говорить с Ним. Я не ругала Его, не бросалась проклятьями, просто вдруг поняла, что, будь он и правда нашим Отцом, он нашел бы способ нам помочь. Он не захотел или не счел нужным. Не знаю. Но тогда я перестала обращаться к Нему в своих снах, молитвах,
