– Если ты хочешь что-то сказать, так, черт побери, скажи это.
С громким скрежетом Вайда отодвинула стул, прихватив с собой тарелку. Я видела, чего ей стоит сдерживаться, по ее неподвижному задранному подбородку и отведенным назад плечам. На какой-то момент перед глазами вдруг замелькали кадры из старых мультфильмов, которые мы с родителями смотрели по выходным, – то, как, пожирая запал, к груде динамита несется искра.
Лучше бы я за ней не ходила.
– Ви! – позвала я, переходя на бег, чтобы ее догнать. Девушка – сочетание напрягшихся мышц и яростной силы – уже спускалась по лестнице на нижний уровень. Куда она вообще собралась?
– Вайда?
Я схватила ее за руку, но Вайда отшвырнула меня – достаточно сильно, чтобы я ударилась о стену. Вспышка боли пронизала мое плечо, но я не отступила. Верхняя губа Вайды была злобно изогнута. И все же, когда девушка поняла, что сделала, лицо ее немного смягчилось.
– Лучше убирайся отсюда, – буркнула она.
И тут я догадалась, что Ви просто пыталась уйти из комнаты. От нас.
– Не сейчас, – ответила я. – Что происходит? Поговори со мной.
Вайда отвернулась и зашагала прочь от меня, но вдруг резко повернула назад. Кажется, я снова ошиблась. И основательно.
– А ты не можешь оставить все как есть, а?! – рявкнула она. – Ты не в состоянии просто позволить человеку самому разобраться с его собственным дерьмом! Это даже смешно потому, что ты со своим-то не можешь разобраться.
– Обещаю над этим поработать – чтобы меньше заботиться о других, – сказала я.
В этот момент в коридоре показался Зак – он шел в нашу сторону, избегая смотреть в тот угол, куда мы забились. А мы обе одновременно повернулись к нему спиной. Подождав, пока стихнут его шаги, Вайда резко выдохнула.
– Знаешь, я действительно думала, что ты и я… – Она запнулась на полуслове, а потом натянуто рассмеялась. – Забудь. Почему это тебя вообще волнует?
– Сначала ты говоришь мне, что меня волнует слишком многое, а теперь я волнуюсь недостаточно? – спросила я. – Какой вариант правильный?
– Оба – и ни один! Да какая вообще разница?! – выплюнула она, приглаживая свои короткие волосы. На кончиках еще оставалась светлая краска, и на некоторых прядях едва заметно проглядывала синева. – Я за тебя рада, о черт побери, как сильно я за тебя рада: ты так прекрасно воссоединилась со своими настоящими друзьями! Ты останешься с ними, и вы будете чесать языками о том, как хорошо было, когда вас было только четверо. Вы будете перекидываться идиотскими шутками, понятными только вам. Но чего я действительно не могу вынести – что меня с ума сводит – так это то, как ты…
– Как я делаю что? – Я с трудом сдерживалась, чтобы не заорать. – Что еще? Давай, вываливай это на меня. Давай. Что тебя бесит, если ты срываешься на девочку, которая прошла через ад. Я ничего не смогу, если ты не расскажешь мне, в чем же дело.
Искра наконец добралась до груды динамита, но взрыв оказался вовсе не таким, как я ожидала. Лицо Вайды исказилось, она дышала, прерывисто втягивая в себя воздух.
– Ты просто заменила его – у себя в голове. Ты просто обменяла Джуда на эту маленькую девочку, как будто он был вообще пустым местом, будто он ничего для тебя не значил! Я это вижу, ясно? Только не делай – не делай вид, что тебя это вообще колышет, – если на самом деле тебе наплевать!
Она плакала, на самом деле плакала, и я была так этим потрясена, что застыла на месте. Вайда отвернулась от меня, пылая гневом и страдая от унижения, которые расходились от нее волнами, и девушка все глубже забивалась в угол.
Ты просто заменила его.
Будто он ничего для тебя не значил.
Она действительно так думала? Укол вины заставил меня вздрогнуть. Так значит, я никогда… никогда не беспокоилась о нем? Не заботилась? Да, вначале я не очень его жаловала, держалась холодно, это правда. Но лишь потому, что защищала себя. Подпускать людей ближе, убирать защитные стены вокруг собственного сердца… Я не могла рисковать и становиться уязвимой там, в Лиге, нет, не тогда, когда мне нужно было выжить.
В Термонде казалось важным научиться глубоко скрывать любые чувства, подавить каждое, не позволить ему вырваться на свободу, чтобы это заметил кто-нибудь в черном. Там, будучи тихим, ты становился практически незаметным: если тебя нельзя было спровоцировать и наказать, тебя оставляли в покое. Ту же стратегию я выбрала в Лиге: каждую секунду, на каждой операции, на каждой тренировке, подавляя эмоции, чтобы не взорваться от того, каким несправедливым все это было, каким ужасающим, каким разрушительным. Так что никто, даже на секунду, не засомневался бы в моей лояльности, в том, что я поддерживаю их дело. Многие годы это был единственный доступный мне способ защитить себя от всего и вся.
Но Джуд… Джуд проник прямо мне в душу, словно не замечая, как я пытаюсь его оттолкнуть, либо именно потому, что это чувствовал.
И за все это она меня обвиняла? Может, если бы операцию возглавляла Вайда, ничего этого бы не случилось? Может, мы все… Я закрыла глаза, стараясь прогнать из памяти образы, которые один за другим проносились перед моим мысленным взором. Джуд, лежащий на земле, Джуд, захлебывающийся собственной кровью. Сломанный позвоночник Джуда, и ноги его неестественно вывернуты. Его взгляд, будто он молил меня помочь ему – убить и прекратить эти мучения.
Проклятый кошмар. Толстяк уже столько раз, убеждая меня, повторял, что все произошло мгновенно… что его… Почему мне было так сложно произнести слово «смерть»? Он умер — не «отправился в лучший мир». Никуда он не отправился. Он не ушел. Он умер. Его жизнь окончена. Никогда я больше не услышу его голоса, его жизнь подошла к концу, как рано или поздно подходят к концу все истории. Он не находился в лучшем мире. Его не было рядом со мной. Джуд был погребен под бетоном, грязью и пеплом вместе со всеми своими надеждам.
– Господи! – взорвалась Вайда, ее голос был низким и грубым. – Даже сейчас, ты даже, черт возьми, не можешь этого отрицать, да? Просто оставь меня в покое! Убирайся, пока я…
– Ты думаешь, я не понимаю, что это была моя вина? Что если бы я не отпускала его от себя… если бы я вообще не позволила ему пойти… – еле слышно сказала я. – Я представляю, каково ему было там, как он задыхался под всей этой тяжестью. Я думаю о том, как ему было больно. И гадаю, не врет ли Толстяк, когда говорит, что все произошло очень быстро и Джуд
