С рассветом он войдет в город, считающийся одним из чудес Звезды, — город, который Мрачный по приказу забытой богини должен был спасти от колдовства погибшей женщины. А потом он соберет армию и поведет ее вслед за ведьмой через Врата. Но мечтал он сейчас лишь о том, чтобы поскорей оказаться рядом с Чи Хён и Гын Джу, а уж втроем они смогли бы согреть друг друга даже в такую тоскливую ночь. Не самая печальная песня, и, когда живот сводит такая жуткая судорога, что ты едва не сгибаешься пополам, и тебе еще долго предстоит терпеть все это эпическое дерьмо, Мрачный решил насладиться сентиментальными любовными песенками, которые он прежде считал безнадежно тупыми.
Глава 6
Императрица Рюки устроила целое представление, чтобы встретить у Врат Отеана предполагаемую убийцу своего сына, но не стала разводить церемоний, чтобы бросить в Изначальную Тьму настоящего палача принца. Это было совершенно обыденное действо, лишь один отряд гвардейцев Самджок-о сопроводил Доминго и Чхве к храму Пентаклей. Ни огромного переносного трона на терракотовой тропинке, ни непорочновских солдат, покрывших все поле безупречно ровными рядами, только тускло-коричневая земля с тускло-красной дорогой. Впрочем, кое-где пробивались зеленые ростки оживших из-за непрекращающейся жары прошлогодних тыквенных семян. И Доминго невольно задумался, как долго еще продлится такая погода, прежде чем зима снова заявит о себе и разрушит все стремления молодых побегов.
Он не открывал глаз, пока его катили по гравийной дорожке к храму, где он будет изгнан из этого мира. Лучи заходящего солнца резвились на его лице. Если бы не духота, можно было бы подумать, что Доминго вернулся в Кокспар и сидит на балконе над галереей, любуясь сверху лимонными плантациями на далеких холмах.
Не то чтобы он часто наслаждался солнечными деньками, но все же, все же… Возможно, Люпитера найдет для дома лучшее применение, установит барную стойку и проведет остаток дней в лавке, продавая вино, изготовленное во дворе. Будет ли старая кляча скучать по нему? Он принимал во внимание ее чувства ничуть не больше, чем она уважала его самого, их отношения всегда строились на взаимной антипатии, но сейчас Доминго жалел, что ничего не сказал ей на прощание, направляясь на юг, в погоню за кобальтовыми.
Впрочем, что он мог сказать острой на язык старухе? Спасибо тебе, Люпитера, за все эти годы плохих ролей и дурных манер? И все же… Да, пожалуй, он должен был ей это сказать. Должен был.
Он рассмеялся и покачал головой, въезжая в тень храма Пентаклей. Полковник Доминго Хьортт готовится принять смерть, и последние его мысли по дороге на казнь не о жене, которую он продолжает преданно любить даже спустя годы после того, как она оставила его, не о сыне, которого он так подвел, не о солдатах, рядом с которыми служил многие десятилетия, и даже не о врагах, которых всей душей ненавидел, — и тех, кого одолел, и тех, кому удалось ускользнуть. Нет, он тратит последние драгоценные мысли на эту склочную корову, называвшую его Кокспарским Индюком из-за того, что он считал себя выше ее примитивного сортирного юмора. Что ж, думал Доминго, пока храмовые стражники открывали опаловые двери, за которыми блестели Врата, он действительно потратил большую часть времени, думая о дурных вещах, но никто не должен знать, что последние мысли в его долгой воинской карьере не были посвящены стране и Короне. Вечный праздный мечтатель, он заслужил свой приговор. Он чувствовал вину перед Чхве за то, что отвлек ее своим признанием и помешал убить императрицу Рюки, прежде чем охранники набросились на них. Демонски неудачно получилось, что она должна теперь умереть вместе с ним. Однако хуже всего то, что он испытывает удовлетворение. Какая волнующая победа! Азгаротийский военный гений бахвалился перед матерью тем, как убил ее дерзкого сыночка, и добился этим лишь множества новых бессмысленных смертей.
Его едва не стошнило при воспоминании, как радостно ему было, как он улыбался до ушей, прижимая к себе ужасного единорога и видя ужас на лице императрицы Рюки. Доминго понимал, что значит потерять такого молодого сына, и потерять ни за что… и все равно сделал это, а потом еще и насмехался над ней. Возможно, Звезде действительно угрожает Джекс-Тот, или она будет и дальше убивать себя еще тысячу лет — это теперь не столь важно… Так ли уж страшны эти монстры? Он посмотрел на сохранявшую стоическое спокойствие Чхве, на ее сломанный рог и шрамы, полученные в битвах на стороне чисторожденных, и подумал: возможно, пришло время дать монстрам шанс самим во всем разобраться.
Капитан отряда Стражей Самджок-о шагнула между приговоренными и короткой лестницей, ведущей к Вратам. Кроме сдвоенных ножен, она держала обеими руками азгаротийский меч. Подняв перед собой саблю Доминго, она указала на прикованного к креслу пленника и произнесла пылкую фразу на высоком непорочновском.
— Она говорит, что любому достойному офицеру разрешили бы выбор: умереть от собственного клыка или быть сброшенным в голодную пасть, — вызвалась перевести Чхве не без легкого самодовольства в голосе. Когда непорочновский капитан, разразившись новой тирадой, далеко бросила саблю, а ножны уронила на землю, дикорожденная спросила: — Барон желает, чтобы я переводила дальше?
— Нет, капитан Чхве, я достаточно поднаторел в непорочновском языке, чтобы уловить смысл, — сказал Доминго. — Но должен на прощание сказать, что в признательность за вашу службу отдаю вам во владение мою саблю. Вам нужно только подобрать ее.
То ли ее хищная усмешка предвещала ответный выпад, то ли она сама была ответом — этого Доминго так и не узнал, потому что в тот момент Стражи Самджок-о опустили свои копья и заставили Чхве понести полковника вверх по лестнице. Ее это, похоже, не смутило, но Кокспарский Лев представлял, что встретит свой конец немного иначе, чем на руках у анафемы, прыгнувшей вместе с ним во Врата.
Пока Чхве поднималась по ступенькам, из Врат донесся слабый шум, похожий на отдаленный крик. Хотя это было не самое пугающее ощущение в жизни Доминго, тем не менее от слабого, но постепенно нарастающего воя остатки его волос
