Элинор рассмеялась и закрыла глаза совсем.
– Некогда, – сказала она.
– Что ж, – решительно объявила Теодора, – придется тебя перевоспитать. Терпеть не могу бесцветных женщин. – Она засмеялась, показывая, что дразнится, и продолжила: – Для начала я покрашу тебе ногти на ногах.
Элинор со смехом протянула босую ногу. Через мгновение она в полусне ощутила холодное прикосновение кисточки и вздрогнула.
– Уж наверняка такая прославленная гетера привыкла к услугам камеристок, – сказала Теодора. – У тебя пятки грязные.
Элинор в ужасе села и глянула на свои ноги: пятки действительно были грязные, а ногти – выкрашены алым.
– Это гадко, – выговорила она, готовая разрыдаться, и тут же невольно прыснула, увидев Теодорино лицо. – Я пойду вымою ноги.
– Ну ты даешь. – Теодора смотрела на нее во все глаза. – Глянь. У меня тоже пятки грязные, глупышка. Честное слово. Глянь же.
– И вообще я не люблю, когда меня обслуживают, – сказала Элинор.
– Ну ты и психованная! – весело ответила Теодора.
– Я не люблю чувствовать себя беспомощной. Моя мама…
– Твоя мама пришла бы в восторг от твоих красных ногтей, – сказала Теодора. – Тебе очень идет.
Элинор снова посмотрела на свои ноги.
– Это гадко, – вырвалось у нее. – Я хочу сказать – на мне. Я почему-то чувствую себя очень глупо.
– Так гадко или глупо? – Теодора принялась собирать свои флакончики. – В любом случае я не стану смывать с тебя лак. Вот проверим, уставятся ли доктор с Люком на твои ноги.
– Что я ни говорю, ты все так вывернешь, чтобы звучало глупо, – сказала Элинор.
– Или гадко. – Теодора серьезно взглянула на нее. – У меня такое чувство, Элинор, что тебе пора отсюда уезжать.
«Смеется она надо мной? – мелькнуло у Элинор. – Или правда считает, что мне тут не место?»
– Я не хочу, – сказала она.
Теодора вновь глянула на Элинор, быстро отвела глаза и легонько тронула ноготь у нее на ноге.
– Лак высох. Я идиотка. Просто испугалась чего-то. – Теодора встала и потянулась – Идем поищем остальных, – сказала она.
4
Люк стоял в коридоре второго этажа, устало прислонившись к стене; его голова касалась золоченой рамы, в которую был заключен эстамп с изображением руин.
– Я все думаю о доме как о своей будущей собственности, – сказал он. – Прежде как-то не задумывался, а теперь постоянно напоминаю себе, что со временем он станет моим. И не могу понять отчего. – Он указал рукой на коридор. – Если бы я обожал двери, или золоченые часы, или миниатюры, если бы я грезил о собственном алькове, то Хилл-хаус стал бы для меня сокровищницей чудес.
– Дом хорош, – веско произнес доктор, – и в свое время наверняка считался элегантным. – Он двинулся по коридору к большой комнате в торце – бывшей детской. – Вот теперь мы увидим башню из окна. – Входя в дверь, он поежился, потом замер и удивленно глянул через плечо. – Может быть в дверях сквозняк?
– Сквозняк? В Хилл-хаусе? – рассмеялась Теодора. – Сперва нужно добиться, чтобы хоть одна дверь осталась открытой!
– Проходите сюда по одному, – сказал доктор.
Теодора шагнула в дверь и поморщилась.
– Будто в склеп входишь, – объявила она. – А внутри тепло, как везде.
Люк ступил на холодное место, задержался на секунду и тут же торопливо прошел дальше. Элинор последовала за ним, и на миг ее пронзило невесть откуда взявшимся холодом. Как будто проходишь сквозь ледяную стену, подумала она, а вслух спросила:
– Что это?
Доктор довольно потер ладони.
– Альковы, говорите? – сказал он, затем осторожно протянул руку туда, где ощущался холод. – Вот этого им не объяснить. Теодора совершенно правильно упомянула склеп. В холодном месте дома священника в Борли[7] температура опускалась всего на одиннадцать градусов. Здесь, думаю, перепад гораздо значительнее. Вот оно, сердце дома.
Теодора и Элинор стали поближе друг к дружке. Хотя в детской было тепло, здесь пахло плесенью и затхлостью, а холод в двери казался осязаемым, видимым барьером, который нужно преодолеть, чтобы выйти наружу. К окну подступала серая громада башни, внутри царила полутьма, а ряд нарисованных на стене животных отнюдь не внушал веселья, как будто они пойманы в капкан или связаны с умирающей дичью на гравюрах в бильярдной. Детская была больше остальных спален Хилл-хауса и в отличие от них выглядела запущенной; Элинор подумалось, что даже усердная миссис Дадли старается без крайней надобности не переступать холодный барьер.
Люк вышел обратно в коридор и охлопал сперва ковер на полу, затем стены, в надежде найти, откуда дует.
– Точно не сквозняк, – сказал он доктору. – Если только здесь не прямой воздуховод с Северного полюса. Нигде ни щелки.
– Интересно, кто спал в детской, – рассеянно полюбопытствовал доктор. – Или после отъезда детей ею уже не пользовались?
– Смотрите! – указал Люк. В углах коридора, над дверью в детскую, ухмылялись две головы; задуманные, видимо, как забавные украшения, они веселили не больше нарисованных животных. Лица застыли, навеки искаженные смехом, неподвижные взгляды сходились в самом средоточии зловещего холода.
– Когда встаешь там, где они тебя видят, – объяснил Люк, – они тебя морозят.
Доктор с интересом выступил в коридор и поднял голову.
– Не оставляйте нас одних! – крикнула Теодора и выбежала из детской, таща Элинор за руку. Холод ощущался как быстрое ледяное касание или морозный выдох. – Будем здесь охлаждать пиво. – И она показала скалящимся физиономиям язык.
– Я должен составить полный отчет, – объявил доктор, очень довольный.
– Это не безразличный холод, – проговорила Элинор смущенно, поскольку сама плохо понимала, что хочет сказать. – Я почувствовала его как что-то сознательное, как будто мне нарочно хотят сделать неприятно.
– Думаю, это из-за лиц, – ответил доктор; он, стоя на четвереньках, ощупывал пол. – Мерную ленту и градусник, – сказал он себе. – Мел, чтобы очертить контур; возможно, холод усиливается по ночам? Все хуже, – он поднял глаза на Элинор, – когда думаешь, что на тебя смотрят.
Люк, поежившись, шагнул через холодное место и закрыл дверь в детскую; обратный путь он проделал прыжком, словно надеялся таким образом избежать холода. Как только дверь закрылась, все почувствовали, насколько темнее стало в коридоре, и Теодора сказала нетерпеливо:
– Давайте спустимся в наш будуар, а то здесь холмы как будто на тебя наваливаются.
– Шестой час, – сказал Люк, – время коктейля. – Он повернулся к доктору. – Вы позволите мне после вчерашнего снова смешать мартини?
– Слишком много вермута, – ответил доктор и поплелся за ними, поминутно оглядываясь на детскую.
5
– Я предлагаю, – сказал доктор, откладывая салфетку, – забрать кофе в наш будуар. На мой взгляд, там повеселее.
Теодора хихикнула.
– Миссис Дадли ушла, так что давайте пробежимся, откроем все двери и окна, снимем все с полок…
– Без нее дом какой-то другой, – заметила Элинор.
– Более пустой, – кивнул Люк.
Он составлял кофейные чашки на поднос. Доктор ушел вперед – открывать двери и припирать их стульями.
– Каждый вечер я внезапно осознаю, что мы здесь одни, – продолжил Люк.
– Забавно, ведь миссис Дадли не очень-то с
