Экзамен на сдачу разряда назначили на следующий день. Комиссия сначала погоняла по теории и технике безопасности, но без души, чисто формально. Затем заставили заточить фрезу, разобрать и починить ручную дрель, причём для неё пришлось выточить на токарном станке шайбу. Целый день, однако, провозились со мной уважаемые люди, но экзамен приняли и даже похвалили. Вечером устроил банкет в столовке.
— Вроде не того… — нерешительно попытался отказаться председатель и по совместительству один из архаровцев дяди Васи.
— Не того до подписания результатов экзамена, — пояснил я. — А раз подписано, после трудового дня принять по пятьдесят грамм никто запретить не может.
— По сто, — строго поправил Фёдор Тимофеевич.
Выпил он, однако, никак не меньше трёхсот и с банкета домой ушёл на своих ногах.
Кроме экзаменаторов и дяди Вити праздновал почти весь состав конторы. Банкет влетел мне в копеечку, зато официально прописался в рабочем классе. Опять же, наш коллектив меня и так за своего считал, а теперь, после официальной прописки, совсем родным стал. Хотя Зинаида Петровна в мою сторону нехорошо и многообещающе поглядывала. И с чего она на меня взъелась?
У Фёдора Тимофеевича гитарка есть, понятно, принёс в столовку. Поиграл чуток, отложил. Тут я попросил побренчать. Так что-то на меня накатило. И Петра Петровича жалко, и дядю Витю, и вообще… Запел песню из фильма, неоднократно дописанную и переработанную, но душевную и жизненную:
Жили два приятеля, два блатных романтика,
Всё на свете семечки, друзья.
Но судьба крутая ожидала мальчиков,
Корешок мой Сенечка и я.
Вроде народ насторожился, весь в непонятках — чего такое тут звучит, но я продолжаю петь.
В очередь носили мы шкары и подштанники,
Всё на свете семечки, друзья.
Были мы домушники, были мы карманники,
Корешок мой Сенечка и я.
Немного ошалевшие Фёдор Тимофеевич с дядей Витей переглянулись. Калина подмигнул и оба вышли из-за стола.
Знала вся милиция наши с Сеней тельники,
Всё на свете семечки, друзья.
Были мы товарищи, стали мы подельники,
Корешок мой Сенечка и я.
Под настроение меня несло. Этой песни в первой жизни я знал вариантов пять, могу выдать куплетов тридцать, не меньше. Почти весь коллектив кооператива собрался у нас на банкете, слушают. Дядя Витя с Фёдором Тимофеевичем танцуют на пару. Да так ловко, так слаженно. Точно не в первый раз выдают такое. У каждого в левой руке горящая папироска. Тут тебе и чечётка, тут тебе и присядка. То сойдутся, то повернутся и подошвами стукнутся. Артисты!
Бутылочка ходит по рукам зрителей, а у танцоров в правой руке появилось по полной стопочке. Они ещё и чокаются в танце.
Непривычные пальцы сбиты в кровь, мало играл на гитаре в этой жизни. Однако заканчиваю.
Все статьи узнали в Уголовном кодексе,
Повидали дальние края.
Жизнь промчалась наша, будто в скором поезде,
Корешок мой Сенечка и я.
— Ну ты выдал, пацан! Как будто не меньше пятёрочки отмотал на зоне, — хлопает по плечу Фёдор Тимофеевич.
— Артист! — соглашается Ольга Петровна, наш главный бухгалтер.
— Наш парень, — подтверждает Михалыч, парторг. — Рюмочку примешь? Сейчас тебе можно, твой первый рабочий разряд обмываем.
— Не! Спасибо. Сердечник я, нельзя мне. Не обижайтесь.
— Ну коли так, тогда не надо, какие тут могут быть обиды.
— Давно не играл, струны кровью перемазал. Простите, Фёдор Тимофеевич.
— Ничего, ототрём.
Декабрь
Разговоры— Моня Химик! Соломон Янович Кроншвейн! Девять лет во всесоюзном розыске! Жил у нас под боком, а никто даже не почесался! Простой школьник и то сообразил, что если кто-то семь лет не выезжает из посёлка, значит, дело нечисто!
— Может, ошибка?
— Отпечатки пальцев покойника совпали с отпечатками из розыскного дела. Все представленные им документы и справки, хранящиеся в личном деле, поддельные. Фронтовые и семейные фотографии смонтированы. В период с 1958-го по 1962 год Химик состоял в шайке грабителей коллекционеров антиквариата. После ареста одного из подельников отравил главаря и скрылся. Отравил, кстати, тоже цианидом. Приговорён другими членами банды к смерти, но они не успели его достать, так как были арестованы. Сейчас двое уже отбыли срок и освобождены из мест заключения. Вот и повод, вот и исполнители.
* * *— Остаток пришлют до двадцатых чисел января. Там не так много, тысяч двадцать. Ещё вчера Султан прилетел, привёз чемоданы. Не обманул малой, не открывал. Все контрольки целы.
— Молодец паря. Взяли чисто?
— Да ничего сложного! Адрес постоянной прописки нашли в личном деле матери. Девятый, последний этаж. Крыша и та плоская. С неё по верёвке на балкон, дверь открыли и вошли. Вещи действительно стояли под кроватью. Аккуратно вытянули на крышу, балконную дверь закрыли и ушли.
— Там всё?
— Архив весь, а вот деньги надо считать. Крутил Марк, крутил.
— Ладно, поздно уже. Не спросишь с него. Ты говорил, у Алёшки день рождения? Пошли от меня подарочек. Котлеточку! Хе-хе! И потом… подмогни ему, если что. За могилку. Да, ещё! Лекарство немецкое?
— Швейцарское.
— Разницы нет. Та же немчура. Думаешь, поможет?
* * *— Группа расформировывается. Прикомандированные возвращаются по месту службы и новогодние праздники справляют с семьями. Дело продолжит вести облуправление. Следующая неделя на оформление документов и передачу дел. Наградные листы не забудьте. Затем по домам. Ещё вопросы остались?
— Костров…
— А! Ваш вундеркинд! Помесь Ната Пинкертона и Кожанного Чулка! Смотрел соображения по его использованию. Полная чушь. Например, вариант “Наследник”. В шестнадцать лет вести дела по золотодобыче ему никто не позволит, авторитета нет. “Подвод к уголовным лидерам” показывает незнание автором реалий криминальной среды. Его учитель из “ссученных”. Какой подвод? Ему бы выжить на
