Секс же, напротив, выставляет все напоказ.
Здесь пахло сексом.
Скорым, жадным, нечестным.
– Так, – буркнул Никитин, нажав на мобильном «отбой», – плохо дело, личность убитой только что установили.
– Проститутка? – оживилась Самоварова. – Или что-то в этом роде?
– Да хуже, гадский случай! Жена одного богатого чела. Не настолько известного, чтобы это попало на страницы желтой прессы, но… Как бы еще мешать не начал нам этот умник!
Через несколько минут после того, как полковник на свой страх и риск привел Самоварову на место преступления, группа умаявшихся полицейских наконец завершила свою работу.
Угрюмые ребятки пошелестели бумагами, защелкнули чемоданчики и, обдав подругу полковника вопросительно-безразличными взглядами, покинули помещение.
– Ну что ж, это не он…
Убедившись, что в номере, кроме них двоих, никого не осталось, Варвара Сергеевна попросила полковника закрыть дверь. Она присела в единственное в этой крошечной комнате кресло и прикрыла глаза.
– Варь, тебе все еще плохо? Зачем тогда пошла сюда?
– Уже лучше. Я просто думаю, – не открывая глаз, процедила Самоварова.
– Думает она… Елки-палки, Варя! Ты еще в транс здесь войди, как в «Битве экстрасенсов»!
– Друг мой, я уже несколько часов в трансе…
– Не я один это заметил… И почему ты так уверена, что это не он? Ты кого, мужа имеешь в виду?
– Разумеется!.. Этому человеку не было никакой нужды их убивать. Ему, скорее, все это было даже удобно.
– Почему же? – не сдержал усмешки полковник. – Валяй, Агата Кристи!
– Потому что я это вижу. И ты сам, Никитин, тоже это видишь.
– Ну да, ну да… Их даже, для отвода глаз, не обокрали. Ничего не пропало, шторы до конца не задернуты, и лишних отпечатков мы не найдем. Наслаждались скверным шампанским только покойники, а тот, кому все это не понравилось, ничего здесь не трогал.
– Или не трогала.
– Ты считаешь, что убийца – она?
– Уверена.
– Хм… Допустим…
Полковник брезгливо приподнял край одеяла и посмотрел на кровать так удивленно и задумчиво, будто вовсе не он провел здесь все утро. Преодолевая отвращение, присел на уголок.
– Варя, как ты это научилась делать?
– Что?
– Ну что… Ты еще два дня назад скинула мне эсэмэску: «Как случится – сигналь». Откуда ты могла знать?
– Сережа, – Самоварова открыла глаза и принялась разглядывать его руки, которые он неловко пытался приладить у себя на коленях, – Сережа, с тех пор, как я… С тех пор, как я решила, что буду одна, я изучаю только природу человеческих эмоций…
– Но не ты все всегда решаешь, Варь! Решает она! Дорешалась уже, сама знаешь до чего! И… ты же дома сидишь.
– Нет. Я почти каждый день выхожу, когда дочь уходит на работу.
– Что, до сих пор не выпускает?
– Само собой.
У полковника были розоватые, толстые пальцы с коротко остриженными ногтями. Все двадцать лет, что Варвара была с ним знакома, этими самыми руками он каждый день обнимал ее, ту женщину в пальто с лисьим воротником.
– И куда же ты ходишь?
– Гуляю по городу… Сижу в кафе, смотрю на людей. Сижу в соцсетях и постоянно изучаю.
– Что?
– То, что на самом деле движет людьми.
– Алчность, похоть, что еще может ими двигать?
– Ты не любишь людей, Никитин! Да не смотри ты так, я же не осуждаю… Я их тоже не люблю, только мне они до сих пор интересны. Учебников по моим наблюдениям никто, конечно, не напишет – просто потому что это скорее ощущения, чем знания… Интуиция. Когда стоишь одной ногой в густом тумане и не знаешь, на какой ты части моста и как сюда попала, да и мост ли это, понимаешь, что только это главное – то, что недоказуемо. Я бы не стала сводить все это к простым определениям, все гораздо тоньше, Никитин…
– О как, мост… Про лес я слышал, хотя лично мне ближе поезд, – сощурился на нее полковник, и было неясно, ехидничает он или говорит на полном серьезе.
Видимо, он хотел добавить что-то еще, но вместо этого вдруг накрыл своей лапой хрупкую, с изумительно длинными пальцами руку Варвары Сергеевны.
«Пальчики-свирельки» – так он называл их, держа в своих могучих лапах и перецеловывая каждый…
В какую-то неверную секунду Самоваровой показалось – сейчас опять начнется.
Так было уже не раз: она гнала его в мыслях, обдавала холодом и молчанием на службе, но все начиналось по новой, их снова сводило, крутило, лихорадило… И все повторялось до тех пор, пока она не увидела ту, о которой знала всегда.
Но знать – одно, увидеть – другое.
Не то чтобы «на чужом несчастье счастья не построишь», нет… Просто ей стало невыносимо жаль Никитина, она не захотела перемалывать сильного, цельного мужика мучительными для него сомнениями.
– А знаешь, иногда мне жаль… – прервал молчание Никитин.
«Что ты не остался со мной, – мысленно закончила за него фразу Самоварова и тут же возразила: – И хорошо, что не остался! Сырников горячих у тебя бы по утрам не было, и полковника бы тебе не дали. Для тебя же все просто, здесь – убийство, там – сырники».
– …Что я не могу официально вернуть тебя на службу.
– Брось, Сереж… Ты и так делаешь многое. Ты делаешь для меня самое главное!
– Что?
– Подпитываешь мое любопытство… Сдохнуть мне не даешь, вот что!
Самоварова отдернула руку и стряхнула со лба налипшую прядь волос.
Минутное наваждение исчезло.
Да это же просто смешно!
Они оба гомерически смешны, всласть нахохотаться над ними беззубой прачке из странного сна.
Два изношенных, с кучей болячек, заточенных в свои вековые страхи тела.
Да, Никитин моложе ее на пару лет, может, он еще и пыжится
