«Я случайно нашла в мусорном ведре твой анализ. Меня это сильно расстроило. Я сочла, что ты мне не доверяешь».
Гордыня скорчила недовольную рожицу и, покрутив пальцем у виска, смешалась с толпой и скрылась в аллеях парка.
С неба хлынул грибной дождь.
Шум капель, колотившихся о брезентовую крышу террасы, напоминал о море и о маленькой лодочке, спешащей к берегу в грозу.
Так… Покопавшись в ярких и не во всем пока понятных ей картинках, Варвара Сергеевна выбрала грустную плачущую рожицу, но тут же передумала и заменила ее на рожицу, обозначавшую, по всей видимости, удивление.
Нажала кнопку «отправить» и попадая в такт дождю и соседним хохотушкам, от души рассмеялась.
Глупо, да…
Пусть глупо!
Для него – глупо, для нее – еще глупее.
Но разве не глупо тратить остаток жизни на дурацкие игры, в которых обе стороны заведомо проиграют?
37
– Галь, почему тебе необходимо подо все подводить какую-то базу? Почему ты не можешь просто жить?
Бабуля, которую кочевая жизнь между двумя домами давно порядком измотала, в последнее время не умещалась в границах своей обычной сдержанности.
А может, взвинченность, вновь возобладавшая в поведении внучки, как болезнь, оказалась заразна.
Пытаясь унять дрожь в руках, Галина готовила субботний завтрак.
Мигель сегодня работал.
Он работал и вчера, как обычно, допоздна.
А когда пришел, скинул в коридоре куртку и ботинки, поспешил вначале в душ и только после этого, явно не справляясь с ролью счастливого семьянина, явился на кухню отужинать.
Пока он плескался в ванной, Галина проверила карманы – запароленный мобильный он предусмотрительно взял с собой.
Все эти признаки со всей очевидностью свидетельствовали, что ее опасения имели под собой реальную почву.
Засыпая, он сказал, что в воскресенье будет дома, и предложил всей семьей пойти на прогулку в парк. Не прошло и пяти минут, как, спокойный и безразличный, отвернув от нее голову, он провалился в сон.
Галина, намытая и надушенная, одетая в длинную шелковую сорочку, жадно втянула носом воздух.
Включила ночник.
На губах Мигеля застыла счастливая и нежная улыбка, еще одно свидетельство его интереса совершенно к другой женщине…
Она посмотрела на свои пальцы с коротко остриженными (гигиена!) ногтями, затем перевела взгляд на его длинную, с рельефно выступавшими артериями шею.
Под балдахином, в углу, заворочался в своей кроватке маленький Лу…
– Что значит – подвожу базу?! Меня давно уже угнетает все, что здесь происходит. В этой коммуналке каждый существует словно сам по себе.
– Мы заметили, – бросила через плечо мать, помешивая суп, который готовила для дневного кормления Лу. – Никто не заставлял тебя бросать Родиона и кидаться на первого попавшегося пустого человека. Так хоть семья была полноценная… И база в виде штампа в паспорте.
Усилием воли Галина заставила себя промолчать.
Эту песню в различных вариациях она слышала уже не раз.
Мать уменьшила огонь под кастрюлькой и присела к столу.
Ковырнула омлет, поморщилась:
– Остыл…
Натянутая струна лопнула.
– Остыл?! То есть тебе приготовь, под нос поставь, накупи продуктов, а для начала заработай на них, и ты еще чем-то недовольна?!
Бабуля, допивавшая второй кофе, прижала руки к вискам.
– Вот видишь, мама, до чего ее довел этот пустой человек. Вспыхивает теперь из-за каждого пустяка.
– Да подождите вы! – Бабуля растирала виски и старательно подбирала нужные слова. – Галя, то, что я сейчас скажу, продиктовано большим жизненным опытом, так что, прошу, выслушай, прежде чем снова орать…
Со своими нужными словами она опоздала лет на двадцать.
Или на тридцать.
– Гос-с-с-поди! Опытом чего? Того, что деда со свету сжила молодым? Или того, что мать моего отца объявила шизофреником, отвернулась от него, а он взял и во Францию уехал, где, прежде чем случайно помереть, пожил в свое удовольствие с новой семьей?
– Да что ты знаешь… – И мать, крутанув ручку плиты так, что она чуть не отвалилась, снова упала на стул.
– Галя, присядь сама хоть на минуту! – твердо сказала бабуля.
Галина машинально опустилась на краешек стула рядом с матерью.
Будто каменная глыба, энергия матери обрушилась на нее всей своей тяжестью, вызвав ответную реакцию протеста.
– Да что ты все из себя изображаешь?! Будто пашешь в три смены у станка! – Галина снова вскочила. – Сами-то всю жизнь с кем-то по углам обжимались, да хорошо еще, если хоть так!
– Галя! – Бабуля все еще пыталась ее урезонить. – Опыт дает мне право… Если уж тебе детей недостаточно, если ты без мужиков прожить не можешь…
– Хотя бы научись их использовать! – закончила фразу мать.
– Да что вы можете знать про мужиков, про отношения, про секс, черт побери? Живете всю жизнь в плену у стереотипов. Дальше своих клетушек мира не видите. Какая же Олька молодец, что от вас сбежала… Мне хорошо с ним, понятно? Да, с этим пустым человеком мне упоительно заниматься любовью! Вы-то небось забыли, что это такое…
И, тут же зарыдав, под градом неразличимых слов, летевших ей вслед, Галина выскочила из кухни и побежала в спальню.
Достала из тумбочки початую бутылку коньяка.
Лу еще спал, раскинув руки, с бисеринками пота на крошечном носике.
За руль ей все равно сегодня не садиться, машину забрал Мигель, сказал, что так быстрее закончит с делами, мол, выходной, больших пробок в городе нет.
Чтобы не возвращаться на кухню, Галина принесла стаканчик из ванной.
Отвращение к себе и ко всему вокруг переполняло ее до краев, давя его, как горькую ягоду, она одним махом выпила полстакана.
Стало потихоньку отпускать.
Разуваев обещал ей помочь кое в чем.
«Ладно, – сказала себе Галина, – если окажется, что все это – мои фантазии, рожденные прежним
