Казарин взялся за защелки — пальцы обожгло холодом. Мякоть на месте сорванных ногтей кольнуло болью. Не топят там, что ли, в этой их камере хранения? Впрочем, в нашей державе вообще не принято топить в камерах, не важно, людей там держат или чемоданы. Артем потянул замки — но сундук оказался заперт.
Еще минут пятнадцать ушло на поиски инструмента, которым можно взломать запоры. Им стала монтировка, которую Казарин отыскал в арсенале шофера служебной машины. Наконец все оковы пали, и дохлый фибровый бегемот раззявил свою пасть.
Из нее явственно пахнуло гнилым мясом, что было вполне объяснимо, поскольку «бегемот» оказался людоедом. Он совсем недавно проглотил человека.
Самым удивительным было то, что проглоченный фибровым монстром человек был жив. Потому что искалечили его зверски. Все конечности были ампутированы. Тело было завернуто в полиэтилен вроде того, каким частники обтягивали теплицы на огороде. Несчастный находился в забытьи, но дышал. А еще у него были отрезаны уши. Именно они чем-то привлекли внимание экзекутора. И лишь по этому признаку Казарин неожиданно опознал в лежавшем перед ним голом человеческом обрубке подполковника Стрижака. Весельчака, бретера, жизнелюбца, не человека, а неиссякаемый генератор острот и всяческих прибауток, жизненная сила которого казалась иногда Артему фантастической. То, что отрезаны также половые органы и соски, Казарин узнал уже от врачей «Скорой», которых он вызвал по телефону дрожащими руками, подолгу не попадая пальцем в дырочки диска…
Медики выяснили, что тело было в относительном порядке. Ампутация была проведена хоть и не профессионально, но аккуратно и даже с попыткой наложения шва — из ран торчали нитки лигатур[20]. С точки зрения медицины жизни подполковника в данный момент ничто не угрожало. Если, разумеется, не считать начинающейся гангрены. Именно она и была причиной тяжелого запаха, которым пахнуло на Артема из разверстой пасти дьявольского чемодана.
Укол чего-то сильнодействующего пробудил Стрижака из анабиоза. Однако любые попытки заговорить с ним оказались напрасными: он не мог издать в ответ ни звука, хотя, казалось, понимал вопросы, которые ему задавали. После более тщательного осмотра врач потрясенно сообщил Казарину:
— Пациент находится в сознании, но ответить вам он не сможет. Дело в том, что у него… Боже мой, никогда такого не видел! У него полностью удалены голосовые связки…
Позже, уже в больнице, куда перевезли живой, но по-прежнему безмолвный обрубок человека, Артем стал изыскивать хоть какой-то способ обмена информацией с изувеченным опером. Он перебрал все мыслимые и немыслимые варианты — вплоть до зажимания в зубах шариковой ручки и писания ртом. Но ни один из них для бедняги, лежащего в койке без движения, не подходил. Выручила жена милиционера Маша, которая тихонько плакала, сидя на пустой соседней койке, пока Артем фонтанировал бесполезными идеями.
— Граф… Монте-Кристо… — расслышал он сквозь сдержанные всхлипывания.
Сначала Казарин решил, что ему почудилось или бедная женщина просто помешалась с горя. Но вдруг его пронзила внезапная догадка.
— Стрижак, ты меня слышишь? — вкрадчиво сказал он. — А ну-ка, закрой глаза. Можешь это сделать?
Веки завернутого в пижаму человеческого обрубка дрогнули и медленно опустились.
— А теперь открой, — скомандовал Артем, внутренне ликуя.
С этого момента игра в одни ворота уступила место полноценному матчу. Беседа по методу разбитого параличом якобинца Нуартье из бессмертного романа Дюма происходила ужасающе медленно. Но ее содержание искупало все! Первым делом, за неимением под рукой азбуки, Казарин крупно нацарапал на бумаге ручкой все буквы алфавита. Затем он стал водить по ним пальцем, а Стрижак на нужной букве закрывал глаза. Выбранные им буквы записывались женой милиционера на отдельные листки и складывались в слова, слова — в предложения, а предложения — в жуткое повествование, какого Артему доселе слышать еще не доводилось.
Стрижак даже в таком ужасающем состоянии был на редкость лаконичен и точен в формулировках — сказывалась многолетняя милицейская выучка. Витальная сила этого человека была просто поразительна! Более всего удивило Казарина то, что за три дня, которые Стрижак отсутствовал, ему удалось сохранить рассудок. Если, конечно, нацарапанный по буквам рассказ не был плодом воображения безумца.
«Был на вокзале, — начал свой безмолвный рассказ милиционер. — Опрашивал граждан на предмет информации о том, кого видели рядом с Лунцем. Далее ничего не помню — предположительно в результате удара по голове, нанесенного сзади тяжелым тупым предметом…»
Артем перевел дух и опустил листок с алфавитом. По мере продвижения вперед Стрижак в своем рассказе становился все более многословен, хотя нить повествования держал цепко. «Беседуя таким манером, шуток не пошутишь, — с сожалением подумал Казарин. — Да и до шуток ли сейчас бедняге…» Милиционер между тем продолжил свою жуткую повесть:
«Очнулся в подвале, на самодельном операционном столе. Надо мной стоял мужчина в детской карнавальной маске волка и с бензопилой в руках. Он ампутировал мне правую ногу. Левую, видимо, он отрезал ранее. Судя по пропитанным кровью бинтам — не так давно. От боли я вновь потерял сознание…»
Стрижак в изнеможении закрыл глаза и очень долго их не открывал — настолько долго, что Артем и жена милиционера даже забеспокоились, не умер ли он. Но подполковник был все еще жив, хотя глаза его ввалились, веки покраснели, а вокруг них разлилась чернота. Эти несколько предложений дались ему очень тяжело. Да и по времени их составление заняло около часа.
Так дело не пойдет, решил Казарин. Чтобы узнать все, что пережил милиционер, не хватит и нескольких дней. Да и неизвестно, проживет ли он столько. Скорее всего, еще минут десять такой изнурительной «беседы» — и Стрижак попросту отдаст концы от чудовищного перенапряжения. Что же делать? Артем представить себе не мог. Была, конечно, одна маленькая, почти исчезающая ниточка надежды… Нет, ничего не получится. Такого просто не может быть! Или может?.. Казарин встал, ободряюще улыбнулся убитой горем жене милиционера и молча вышел из палаты, в воздухе которой настолько
