70. Мамааааша
– Мамааааааша, – сказал он, глядя ей прямо в глаза желтыми своими глазами.
– Не смей меня так называть, вилде хае[133], – слабо сказала Грета Маймонид и попыталась ткнуть в горелого палкой, но кот немедленно оказался у нее за спиной, а серый, обмотанный бесценным чулком с шелковой ручной вышивкой у самой пяточки (когда-то, в невообразимое время, эти чулки подарил Грете Маймонид человек, однажды при ней затоптавший ногами крысу), спрыгнул с загаженного подоконника, с треском и скрежетом провел когтями по грязному гипсу на ноге Греты Маймонид и тоже сладостно протянул:
– Мамааааааша.
71. И птиц
Дело шло к драке, к той бессмысленной драке, которая начинается с обидных попыток перевопить друг друга и неловких толчков, а заканчивается всеобщим ревом и материнскими усталыми увещеваниями, – но только в то лето все переменилось, Эли Гору и Ниру Гору тогда исполнилось десять, а Сури Магриб девять, и драки вдруг стали иными, болезненными и бесслезными, и вообще все стало другим. Только разговоры их – иногда, совсем редко, если никого не было рядом, – все еще оставались иногда прежними разговорами, и были они втроем против всего мира и друг за друга. Вот сейчас был такой разговор; они лежали на пересохшей траве парка Ган-Шауль, прямо под водонапорной башней, слушали, как где-то недалеко перекрикиваются цофим[134] и как привычно урчат их собственные животы, и Нир Гор спросил: «Если бы хвост – то какой?» – и немедленно испугался, что брат сейчас скажет взрослую, дешевую сальность, но Эли Гор ничего не сказал, задумался, и тогда сам Нир Гор сказал: «Я хочу, как у лисы». Эли Гор сказал, что у лисы, конечно, красиво, но он бы хотел, как у обезьяны, как у очень сильной обезьяны, чтобы цепляться за ветки и летать. Это очень понравилось Ниру Гору, теперь и он захотел хвост, как у очень сильной обезьяны, и ткнул в бок Сури Магриб и спросил, хочет ли она хвост, как у обезьяны. Сури Магриб вдруг сказала, чтобы они шли к ибенимат. Это было так неожиданно, что братья перевернулись на живот и уставились на нее, а она сказала, что вопросы у них дурацкие, как у маленьких, и давайте лучше на скорость добежим до жратвомобиля и купим сосисок. Нир Гор сказал, что, наверное, Сури Магриб пошел бы хвост, как у свиньи, крючком, и заржал. Сури Магриб спросила, случалось ли когда-нибудь этим двум дебилам видеть свинью, явно не случалось, а то бы они сразу узнали в ней себя, и вообще весь этот разговор про хвосты дебильный, и оба они дебилы. Тогда Эли Гор сказал, что сейчас, блядь, сам приделает этой бат-зоне хвост, схватил стручок харува[135] и попытался перевернуть Сури Магриб на живот. Сури Магриб стала брыкаться и попала коленом Нику Гору в челюсть. Тогда братья навалились на нее вдвоем, Сури Магриб пыталась вырвать огромный стручок харува у Эли Гора, но тот укусил ее за бедро, а Нир Гор сумел заломить ей руку за спину, и как Сури Магриб ни вжималась животом в испещренный равнодушными муравьями мрамор фонтана, Эли Гору удалось свободной рукой расстегнуть ей пуговицу на шортах, а Нир Гор дернул шорты вниз – и тут они увидели то, что увидели. Потом они сидели, все трое, красные и потные, пытаясь отдышаться, братья смотрели на Сури Магриб, а Сури Магриб не смотрела ни на кого. Потом Эли Гор осторожно спросил: «Он растет?» – а Сури Магриб сказала, что не растет, всегда такой был. Тогда Нир Гор спросил, может ли Сури Магриб им шевелить, а Сури Магриб сказала, что нет, но иногда он сам быстро-быстро двигается вправо-влево, особенно если нервничаешь. Тогда Нир Гор спросил, умеет ли Сури Магриб понимать язык зверей, но Эли Гор ткнул брата стручком харува и велел ему заткнуться, а сам спросил, чувствует ли эта штука что-нибудь, а Сури Магриб сказала: «Побольше тебя, идиот».
72. Будущее принадлежит нам
На шести верблюдах везли для бабушки Рахми Ковальски паркет из карельской березы от Яффского порта до крошечного, пыльного Тель-Авива: девочка занимается балетом, девочка гениальная, вы еще увидите, она станет первой звездой балета в Эрец-Исраэль. Верблюдов бабушка ненавидела и боялась, балет ненавидела и боялась, по ночам молилась, чтобы верблюды ступили на зыбучий песок и земля проглотила их, чтобы верблюды упали в пропасть и переломали себе ноги. Это был девятнадцатый год, а в двадцать четвертом году бабушка стала первой звездой балета в Эрец-Исраэль, больше было некому, некуда было отступать, и был знаменитый снимок – как она исполняет прелестный арабеск на фоне палестинских холмов, на спине у верблюда, которому тоже отступать было некуда.
73. Брадифазия – это…
…замедленная речь как результат заторможенности мышления. «Мы Гольдберги… – невыносимо медленно говорил радужный, как волшебный камень, жук, слишком слабый, чтобы оторвать от земли огромные и прекрасные свои мандибулы, – мы Гольдберги…» – но дальше дело не шло, и каждый раз Йонатану Киршу было непонятно, зачем жук это произносит и чего от Йонатана Кирша хочет – но чего-то же явно хочет? Жуки знали все, и все знали, что жуки знают все, но разговаривать с ними было невозможно, и один только Йонатан Кирш жуков этих, сбившихся в стадо под корнями пламенеющей и нежной альбиции на площади Рамбам, не избегал, сам не зная, почему: может, именно из-за того, какой медленной и необязательной была их речь, Йонатан Кирш и сам мог сказать с ними пару слов. Вообще же Йонатан Кирш спускался на землю редко, нехорошо было на земле – впрочем, и наверху было нехорошо, были там белки, которые приходили стаей, обсиживали дерево и опустошали, не оставляя Йонатану Киршу ни ягодки, ни задохшейся твердой мандаринки, и майны, ни с кем не вступавшие в сговор, намертво державшиеся друг друга и умевшие кричать чужими голосами, чтобы
