Грудь сжимает от болезненной, тянущей нутро нежности.
– Что? – улыбается она, прячась от его взгляда под распущенными волосами. – Что ты на меня смотришь?
– Любуюсь тобой, – говорит он и, подойдя к столу, отнимает у нее тяжелый глиняный чайник.
Несса пытается делать вид, что его слова ее не смущают, только Серлас все равно видит, как румянец неровно заливает ее щеки. Иногда она краснеет так сильно, что даже ее волосы опаляет жар, и кажется, будто они делаются ярче, рыжее. Серлас гонит воспоминания и снова оказывается в теплом доме с мятным запахом чая. Жена наклоняется к нему над столом.
Ее пальцы аккуратно убирают за ухо непослушные жесткие пряди его волос, темные, как смола. Две ладони с сердцем на обручальном кольце путаются в них, и Несса тихо смеется.
– Тебя бы подстричь, – улыбается она. Серлас медленно кивает, хотя слов разобрать не может – он утонул в теплом прикосновении и закрыл глаза против своей же воли.
Несса может веревки из него вить – он не против.
Пока они неспешно завтракают и вместе приводят в порядок и кухню, и поросший травой задний двор, солнце успевает по дуге обойти их побережье и впиться лучами в согнутую спину Серласа. Он рубит дрова, скинув с себя рубаху, а Несса, напевая громче, чтобы ему было слышно, сидит у открытого окна и вышивает на маленькой хлопковой сорочке веточку рябины.
В солнца лучах голос речь поведет:Шорох, и шепот, и олова звон…Серлас на миг замирает, переводя дух: пот градом стекает по его лицу, тело охватывает жар, кожа спины покрывается спасительной испариной. Душно, влажно. На губах остаются соленые капли, которые он слизывает языком и тут же трясет головой, как собака, чтобы согнать с себя лишний пот. Замечает косой взгляд Нессы и невольно усмехается. Она смущенно поджимает губы.
Глухой стук топора возобновляется. Звук разносится на милю вокруг – рядом нет ничего, что стало бы ему препятствием, и потому он стелется вдоль земли и падает с обрыва прямо в океанский прибой. Ветер возвращает только напоминание, а Серлас слышит только шелест травы под своими голыми ступнями.
– Воды? – спрашивает Несса, когда он подходит к ее окну и, склонившись к раме, опускает на руки тяжелую горячую голову.
– Я схожу к бухте, искупаюсь, – отдышавшись, отвечает он. – Дождешься меня? Я вернусь и накрою на стол.
Несса смеется.
– Серлас, накрывать на стол – моя забота! Ты же знаешь правила, я учила тебя.
– Не все ли равно? – Серлас улыбается и, перегнувшись через окно, оставляет на губах жены легкий поцелуй. Она хмурится. – Твои котлы слишком тяжелые, а Ибха говорила, что теперь ты должна…
– Да, знаю, – сердится Несса. – Должна себя поберечь.
Иногда Серласу кажется, что он заботится о нерожденном ребенке Нессы больше, чем она сама, и это смущает его. Он ходит к знахарке за микстурами и порошками раз в две недели, слушает ее наставления, запоминает их куда лучше уроков этикета, которые по вечерам дает ему Несса. Все в городе считают, что она ждет его дитя, даже Ибха и Мэйв не знают всей правды. Несса говорит, что так будет лучше, и Серлас согласен с нею: если кто-то из горожан вдруг поймет, что она понесла от колдуна, ребенка убьют.
Только ведь он невинен. Верно?
Эти сомнения терзают душу Серласа по ночам, когда он не может уснуть и слушает тихое дыхание Нессы, стараясь унять бешеное сердцебиение. Что, если его убеждения неправильны? Что, если детей колдунов и ведьм стоит убивать так же, как и их родителей? В Трали твердят лишь об этом: ведьмы не должны ходить по их землям и нести смерть в дома мирных жителей. Ничего хорошего не следует ждать от прислужниц дьявола, не стоит им верить.
Их стоит бояться и предавать огню.
Что, если колдовские дети – то же зло?
Вот что ядом отравляет разум Серласа. Расходится со всеми его убеждениями – сколь бы немногочисленными они ни были. За все то время, что он жив, по-настоящему жив сейчас, больше, чем в Господа, больше, чем в навязанные правила этикета, пересуды горожан, больше, чем в загадочные предсказания, Серлас верит в любовь.
В тихие песни Нессы, ее улыбку, разметавшиеся по подушке русые кудри волос, в мягкость ее кожи и губ, в тихое дыхание ранним утром, в то, как смешно она морщит нос, когда недовольна, что он снова перепутал столовые приборы… И даже в растущее внутри нее дитя. Несса не замечает, как легонько проходится пальцами по круглому животу, подставляя его солнечным лучам, как улыбается вечерами, думая, что Серлас не видит, как радостно говорит, что ребенок отозвался на ее голос. Не значит ли это, что она любит его?
Кем бы ни был отец его, ребенок любим Нессой. И оттого он невинен.
Если бы Господь внял молитвам Серласа и подтвердил терзающие его сомнения… Но Он нем к его душевным мукам, поэтому Серлас следует зову сердца, а не разума.
Сердце держит его в маленьком Трали, сердцу и вести его дальше по жизни. Бок о бок с женщиной, спасшей его от смерти. Бок о бок с ребенком, что обязан родиться в любви, даже если зачат он был в горе.
Он невинен.
Серласу приходится повторять себе это каждый день с той самой ночи, приходится просыпаться с этой мыслью и засыпать, а в свете дня бороться с сомнениями, что грызут нутро.
Он чист.
Ребенок еще не родился, но с каждым мгновением он растет, и Серласу страшно за тот день, когда он появится на свет. Каким будет его первый крик? Как его примет Несса?
Как его примет Серлас?
Холодные воды океана принимают его в соленые объятия, и на несколько минут он забывает обо всем. Смыть с себя пот, смыть сомнения – они напрасны и бессмысленны. Ему хочется верить в свои идеалы, пусть похвастаться долголетием они и не могут.
Все, что Серлас знает, живет в нем всего полгода, но этого срока достаточно, чтобы он понимал: своему сердцу нужно верить.
* * *Ноги приводят его к дому лишь спустя час. Штаны намокли, рубаха побывала в кустах можжевельника, так что одежду пришлось сушить при догорающем свете дня. Серлас устало бредет к своему двору, лениво водя пальцами по высокой сухой траве. Мысли едва ползут: забыл подоить козу – упрямица отчего-то перестала даваться Нессе – и молока в доме не осталось, а микстуру от Ибхи она принимать без него не может, скосить бы завтра половину участка, иначе к концу июля тот зарастет целиком…
Когда довольный миром и всем в нем Серлас возвращается домой,
