— Что-то не так? — Уточнил я у него.
— Слушай, а что за хозяева города? — Спросил он, покосившись назад.
— Так кто тут у всего хозяин, — сел я в машину, а Артем облокотился на крышу и дверь. — Местный император.
— Он же один, а хозяева — множественное число.
— Один, но родни у него много. Вот одному внуку — один округ, второму — другой. А иногда, представляешь, — произнес я шепотом и сделал знак, чтобы Артем чуть нагнулся ко мне. — И внучке!
— Да ну тебя, — фыркнул он.
— Раздаст и смотрит, как Рюриковичи со своими районами справляются. Как с князьями и их вольницей управляются. Говорят, очень внимательно смотрит. У кого-то округ отберет, кому-то отдаст. А там же, без шуток, больше миллиона человек в каждом живет и работает.
— М-да? — Задумался Артем.
— Ага. Только если ты дорогу тут в асфальт закатаешь, то на тебя уже дома косо посмотрят. Вон, музеям помогай, если денег много.
— Да мне расположение Рюриковичей как-то без надобности, — пожал он плечами.
— Тем более. А если что, у тебя есть я. — Ободрил товарища, завел мотор и жестом показал, что дверь надо закрыть.
— А если б не ты, что бы мне было? Ну, если бы я один пошел решать тут со всеми этими…
— Я же сказал, — терпеливо повторил другу, на пару секунд придержав дверь перед тем, как ее закрыть. — Наверху очень внимательно смотрят, как наследники управляются с княжеской вольницей.
Глава 13
Как говорит народная мудрость, если вы платите вашему охраннику мало, то найдётся тот, кто будет платить ему достаточно.
— Доброй ночи, Роман Вениаминович, — постучался я в резную дверь центрального входа университета, заглядывая сквозь толстое стекло узорных окошек внутрь холла.
В приятном полумраке, подсвеченном желтой лампой, справа от входа шевельнулась тень, прозвучали семенящие шаги, а еще через пару секунд дверь отворилась, выпуская приятное тепло в прохладу августовской ночи.
— Максим Михайлович, — искренне обрадовался пожилой смотритель университета, распахивая дверь. — Заходите быстрее! — Осторожно выглянул он наружу и посторонился, пропуская меня внутрь.
В темно-красной жилетке поверх желтоватой рубашки, седой и с массивными очками на носу, от которых тянулась серебристая цепочка к шее, Роман Вениаминович напоминал скорее профессора, чем ночного сторожа. Схожесть объяснялась очевидно — когда-то он действительно вел тут философию, но с достижением пенсионного возраста оказалось, что ставки преподавателя для него больше нет. Зато отыскалось место ночного сторожа, кое-что добавившего к неплохой, в общем-то, пенсии.
Но на мечту, увы, денег все равно не хватало. Хотя кто бы мог подумать, что у стариков остались мечты.
Вот и те, кто ставили смотрителя на эту должность, посчитали его проверенным и досконально понятным — вдовец, трое детей, восемь внуков, идеальный послужной список и никаких амбиций. Поэтому ему доверили ключи, порядок взаимодействия с сигнализацией в главном здании и оставили доживать на этом месте последние дни.
Между тем, страница Романа Вениаминовича в социальных сетях пестрила огромным количеством фотографий самого лиричного свойства — берег моря, небольшое бунгало и одинокий мужской силуэт на пляже с удочкой в руках. Иногда вместо моря была река, а бунгало сменял добротный дом-трехстенка. Но моря там было больше — теплого, светло-синего, подернутого рябью легким ветерком.
Дорогая мечта, на которую с его восьмым десятком лет никак не накопить.
Я мельком повернулся к пустующей парковке, въезды на которую к ночи перегородили цветочными клумбами — чтобы не баловали на машинах под окнами. Никого — разве что утопали в темноте дальние части площади на контрасте с яркостью мощных прожекторов, высвечивающих статный силуэт здания.
Зашел внутрь здания на пару шагов, давая сторожу закрыть двери на засов, и огляделся, привыкая к мрачноватой темноте, собранной из угловатых силуэтов рамок металлоискателей, прямоугольников объявлений и схем на стенах и нескольких дверей в конце помещения, которые скорее угадывались, чем были видны.
Неожиданно темнота в дальнем углу шевельнулась и выступила вперед в виде моложавого охранника, небрежно придерживающего правой рукой укороченный автомат, зацепленный ремнем на плечо.
— Вы кто такой? — Грозно прозвучал слишком молодой, оттого звонкий и нестрашный голос.
Который даже самому владельцу, по всей видимости, не понравился — иначе бы руки и тело его не заискрились бы пленкой «Щита Духа», показывая довольно серьезный для возраста боевой ранг. «Воин», надо же.
— Коля, это ко мне, — выступил вперед меня Роман Вениаминович, отмахиваясь от него небрежным жестом руки.
— Но ведь не положено же, — возмутился парень, но без прежнего напора..
— Чай мой пил? Печенья мои ел? — Недовольно проворчал сторож. — Не положено ему.
— Да я для порядка, Роман Вениаминович, — пошел тот на попятный, добавив в голос виноватые нотки. — Если к вам, то ладно.
— Все в порядке, офицер, — продемонстрировал я в воздух удостоверение, в котором не было ни слова правды (и которое было точно не разглядеть). — Я с ночной проверкой.
— Ежели так, то совсем хорошо, — подобрел молодой охранник с облегчением отступил обратно в темноту.
Да и обращение мое ему явно понравилось.
Понятное дело, охрана такого огромного здания не могла быть возложена на одного старика. На подряде у университета находилось несколько охранных контор полным составом, обеспечивающих как физическую защиту руководства и территории, так и поддержку видеонаблюдения с сигнализацией. И понятное дело, никому из этих охранников университет не мог и не хотел доверить шкафчик с ключами от аудиторий. А вот бывшему преподавателю — мог. Естественно, изрядно напугав перед этим ответственностью и карой самого князя Воронцова, наследовавшего почетное, хоть и сомнительное право тратить уйму денег на покровительство университету.
Заодно, разумеется, кара настигла бы с самого верха — университет все же был государственный и принадлежал императорской фамилии, со всеми из этого вытекающими последствиями. Но двух смертей не бывать, а Воронцовыми пугать было проще и безопаснее.
Однако есть такой возраст, когда тягостное ощущение невозможности что-то изменить бросает человека то на покупку лотерейных билетов в надежде на призрачный шанс, то на изменение некоторых жизненных принципов.
Вот и наш смиренный сторож,
