3
Это пели скрипки – не верить собственным ушам Руппи не мог, – и это пело нечто иное, рожденное из огня и ветра, жизни и смерти, окровавленной стали и луговых цветов. В опере, куда Руперту до отправки на флот приходилось сопровождать маму, виолины то манерничали, то наставляли, то ныли, вызывая тоскливое раздражение. Алатские скрипки сводили с ума, хотя, возможно, дело было в жутком пойле, от которого горели горло и душа. Фельсенбург глотал огонь, смотрел в огонь и сквозь огонь, а там расцветали рыжие гвоздики, вздувались паруса, трясли гривами злющие кони. Было странно, потому что тянуло сразу плясать и спать, но Руппи не делал ни того ни другого, просто слушал непонятный язык, наблюдая, как Алва гладит собаку пропавшего Валме, герцог Эпинэ меняется поясами с чернобровым и при этом седым алатом, а вскочившие витязи бьют в ладоши и что-то кричат.
– Теперь они почти братья, – объяснил Ворон, в его глазах плясали те же синие искры, что у Вальдеса и у нее. – Убьют медведя, станут совсем братьями. Я останусь здесь до утра, но, если хочешь, тебя проводят в ставку или к Придду. Не думаю, что он задержится у бергеров.
– Я останусь… Я никуда не хочу и не знаю, смогу ли встать.
– Сможешь, но через полчаса это у тебя выйдет лучше. Коломан, радуйся! Дело у меня к твоей сабле!
– А кончар как же? – чернобровый был уже тут как тут, разумеется, с чаркой. – Как бы грусть его не взяла!
– То ему решать, – Алва осушил чарку и перешел на алатский.
Скрипки вновь подожгли ночь и душу, из костра вырвался сноп искр, взлетел к ставшей сердцем луне. Сердце было серебряным, и при этом билось. Когда человеческое сердце заходится в таком ритме, его хозяину долго не жить, но лунное сердце может и не такое, были бы песня и звезды…
– Руперт, вас ищет дама.
Дама? Вот только их здесь и не хватает! Дамы – это расшаркивания, улыбки, глупые разговоры ни о чем, мамины слезы и подозрения… И зачем они, когда вокруг война?
…ваше письмо.
– Фельсенбург, очнитесь.
– Да-да… Что случилось?
– Вас ищут, то есть нашли.
Глаза. Светлые, огромные, очень серьезные, и в них мечутся костры, по одному в каждом глазу. Красиво…
– …сказали, что утром вы уедете.
– Это клевета! Клевета на нас! После мешанки утром никто никуда не уезжает.
– Раз так, я пойду…
– О нет, вы останетесь!
– Но ведь это неприлично?
– Вы под нашей защитой, дорогая!
– Здесь регент, а в его присутствии приличным становится все.
– Монсеньор, это правда?
– Видимо, да, ведь я могу подписать указ о приличном. Руперт, оживай, ты не настолько пьян!
– Монсеньор, не будите его. Он, наверное, устал, много волновался и пил натощак, от этого быстро пьянеют.
– Сударыня, я не пьян! – И это в самом деле так! – Сам не знаю, что на меня нашло, видимо, это луна. К вашим усл… Селина?!
– Проснулся, надо же!
– Так они знакомы…
– А ты уже стойку сделал?
– А ты нет?
– Капитан Сэц-Пуэн передал мне ваше письмо и сказал, что вы его привезли с собой. Я прочла и решила вас найти, чтобы вы не волновались. У нас все хорошо…
– Селина… – Алаты – воины, они поймут, а Ворон с Валме тем более. – Мы все должники вашего брата, но Дриксен задолжала ему много больше. Это мой долг, и я его отдам…
– Но Герард делал то, что больше никто не умеет. Кроме меня… Монсеньор, я же вам говорила, бесноватые при виде меня не могут удержаться. Если я тут останусь, их будет проще переловить.
– Сударыня, у нас здесь тварей нет и быть не может! Клянусь кровью Карои!
– Прошу меня простить, – тут же извинилась Селина. – Я, наверное, не так сказала. Капитан Уилер мне объяснил, что в Черной Алати нехороших людей меньше, чем в других местах. Я хотела сказать, что здесь стоят две армии, а вокруг живут люди. Немного, но если кто-то сбесится и поедет к родственникам, то может стать очень плохо, особенно если рядом не будет военных. Поэтому таких, как господин Кнут и капитан Оксхолл, надо передавить здесь.
– Как кто?
– Это были первые бесноватые, которые напали на меня. Капитан Оксхолл бросился еще и на Герарда, а господин Фельсенбург выбил ему эфесом зубы. Капитан Уилер говорит, что он сделал это очень хорошо.
– Надеюсь, – пришел наконец в себя Руппи. – Селина, вы правы, нашу армию надо привести в порядок, и Доннервальд тоже. Я попробую поговорить с Бруно… С фельдмаршалом, только не сейчас. Сейчас мне бы хотелось выпить за вас.
Вот сейчас он и даст клятву защищать эту девушку, пока она не найдет свое счастье, а она должна найти! За брата, и еще потому, что такие должны ходить по цветам и улыбаться…
– Ну наконец-то дело сказал! – Карои замахал рукой, подзывая адъютантов. – Тюрегвизе! Свежей… И мой бочонок! Сударыня, вы разрешите называть вас Селиной?
– Лучше Сэль, – девушка улыбнулась, став еще красивей. – Селина, это как в церкви или во дворце, а там очень неприятно и нельзя вести себя так, как хочется. Господин Фельсенбург, мы тут очень много говорим, и я боюсь, что вы так и не поняли. Герард жив, с ним все в порядке, только он очень устал и теперь спит.
– Жив?! Как… Там же никого не… осталось?
– Все очень просто. Они с полковником… извините, с генералом фок Дахе ушли в стену, как будто с ними были выходцы, только их не было, папенька пришел позже. Герард не понимает, как это у него получилось. Маршал Лэкдеми ему приказал спасаться любой ценой, потому что он очень ценный из-за того, что умеет злить бесноватых, но когда началась драка, брат все напутал. Герард учится фехтовать, и у него получается, но по-настоящему дрался только один раз, когда меня хотели убить, а тут начали убивать фок Дахе и вашего посла, я забыла, как его звали.
– Фок Глауберозе.
– Да. Герард попробовал ему помочь, но там был монах, который умел очень хорошо драться. Он встал рядом с господином фок Глауберозе, и в это время напали уже на фок Дахе, а у него после старой раны болит нога. Герард кинулся к нему, но к выходу было уже не пробиться. Фок Глауберозе оттеснили от монаха, он прижался к стене, на него набросилось несколько врагов; фок Дахе с Герардом ничего не могли сделать, а потом полковника ранили, он упал, Герард его поднял и стал защищать. Сперва было проще, потому что бесноватые рубили тело господина Глауберозе, но потом они бросились на Герарда, тот помнит, что фок Дахе схватил его за локоть, а дальше они куда-то
