Милая мама, пожалуйста, не бойся за нас и за Герарда, с нами ничего не случится, и обязательно напиши, могу ли я послать подарки Жюлю и Амалии. Мне рассказали, что бергеры, когда берут на воспитание родственников, клянутся их всем обеспечивать и очень обижаются, если воспитанникам что-то передают. По-моему, это глупо, но я не хочу огорчать дядю и тетю. Я бы очень хотела послать тебе подарок к Зимнему Излому, но оказия случилась совсем неожиданно, и я не успела придумать ничего полезного, а посылать что попало недостойно и свидетельствует о равнодушии, а я тебя очень люблю. Мы ждали тебя весной, но теперь я не знаю, захочешь ли ты приехать. Если ты задержишься в Альт-Вельдере или вернешься к графине Савиньяк, напиши, что я должна врать, а то мы можем запутаться. Целую тебя и прошу засвидетельствовать мое почтение баронессе Вейзель и графине Ариго. Надеюсь, что у вас не очень холодно и ветрено.
Твоя Сэль.2
Просить озеро вернуть покойников Луизе в голову не пришло, а Эйвона взяли и вернули. То есть он как-то выбрался сам, и теперь Зоя не отцепится. Мысль была сразу дикой, подлой и неожиданной, ведь в Найтоне капитанша чувствовала себя честной вдовой. Не графиней, упаси Леворукий – женщиной, потерявшей своего мужчину, пусть не самого лучшего, умного, любимого, но своего. И вот он вернулся. С серьезными, причеши его хорек, намерениями! Хуже того, его привез Алва, наслушавшийся о великой любви кузена благородного Эгмонта к прекрасной даме. И адуаны с «фульгатами» наслушались, и дочка со своей Мэлхен… Зоя не зря рвалась в рушащийся замок, у нее вышло, только этого никто не понял. Эйвона заволокло на тропы Холода, где он и болтался, пока не набрел на выход… И надо ж такому случиться, что Рокэ Алва оказался именно там!
Госпожа Арамона по-кошачьи фыркнула, скомкала письмо и сунула в печь. Она не собиралась повторять прежней ошибки и не желала ничего перечитывать, все было ясно и так! Прекрасная Луиза напялит на себя изумруды Катарины и потащится к алтарю под руку с герцогом. На радость Зое и на горе маменьке, которая, Сэль права, примется жевать изловленного наконец супруга. За спиной новоявленной герцогини будет шипеть и квохтать дворцовый птичник, но под ноги удостоенной регентского покровительства особе станут бросать анемоны. Любопытно, кто прибежит первым, хотя нет, не любопытно! Лучше думать о том, как она заберет Амалию и Жюля… У Ларака наследников нет, ей рожать поздно и не хочется, придется запасаться ветропляской, а следующим хозяином Надора вполне может стать и Жюль. Если Герард предпочтет остаться рэем Кальперадо, а он предпочтет. Сын слишком дорожит своим, чтобы польститься на чужое, будь оно четырежды вкусным…
Старательно исписанные странички чернели и седели, по пеплу напоследок пробегали огненные буковки: «…избавит нас от этого господи…» «…этому я терплю…» «можем запутаться…» Приди письмо хотя бы три дня назад, можно было попросить то, что шевелит тростниками, влюбить Эйвона в достойную даму. Чтобы та обливала слезами Окделлов и таяла от любовных излияний… Госпожа Арамона таять не собиралась. Схватив кочергу, она переворошила угли, захлопнула печную дверцу и перебралась к бюро. Письменные принадлежности прислуга содержала в образцовом порядке, обмакивай перо в чернильницу и пиши о своем невозможном счастье, услышанных молитвах, бьющихся в такт сердцах и прочей мути. Эйвон проглотит даже считалочку про цветочки…
«Я нарву голубых цветочков, их продам и куплю чулочки…» Под эту чушь дочка прелестной Аглаи узнала про свою кривоногость. Сперва не поняла, потом привыкла, да так и жила, пока ее не принялись называть дивной…
От непрошеных слез дивную Луизу избавила камеристка хозяйки. Безупречная, как и все, к чему прикасалась графиня Ариго, но немного не такая, как всегда.
– Сударыня, – почти прошептала она, не забыв, однако, присесть, – я взяла смелость обратиться к вам. Баронесса Вейзель готовится дать жизнь сыну и хочет, чтобы при этом… присутствовала госпожа графиня. Я боюсь, это дурно скажется… на ее… деликатном положении.
– Запросто, – Луиза зачем-то набросила на плечи шаль. – Почему не послали за мной сразу?
– Госпожа баронесса…
«Госпожа баронесса» была верна себе. Раз ей в первый год замужества показали, как рожают, значит, это должны видеть все! Разумеется, призвали б и госпожу Арамона, но не прежде, чем роженица вывалит все, что считает нужным, на голову хозяйки. Если успеет, само собой!
В спальню Юлианы Луиза вплыла с видом вдовствующей льдины. Ирэна сидела в ногах баронессы, возлежащей на выдвинутой, по бергерскому обычаю, на середину комнаты кровати. Горели свечи, топтались готовые сорваться с места служанки, шептался со священником врач, и всю эту ораву требовалось срочно выставить.
– Сударыня, – голосом дуэньи, велящей подопечной поправить мантилью, объявила капитанша, – прошу у вас разрешения переговорить с баронессой Вейзель наедине. Мне нужно не более пяти минут.
– Извольте, – Ирэна была верна себе, вернее своему воспитанию. Она не вышла, она удалилась, но Луиза успела понять: графиня испытывает облегчение. Слуги и врач с клириком отправились вслед за хозяйкой.
– Что случилось? – потребовала объяснений облаченная в широкую рубаху Юлиана. – Надеюсь, что-то в самом деле важное…
– Очень, – заверила Луиза. – Сейчас я провожу Ирэну и вернусь, я для таких дел гожусь больше.
– Я и сама справлюсь, – Юлиана глубоко вздохнула и поморщилась. От силы полчаса, и начнется всерьез! – Девочке пора понять, что ей предстоит! Когда я рожала, Курт мне ничем не мог помочь, и ей никто не поможет.
– Врач ей поможет. Как и тебе. Юлиана, который раз ты рожаешь? А Ирэна? Бедняжка слишком долго жила в… гайифской шкатулке, чтобы ее вот так сразу вытряхивать.
– Глупости!
– Нет, не глупости! Для урождённой герцогини Придд зрелище будет чудовищным, она не просто испугается, она начнет стыдиться. Приличия, если уж они впиявились, травят хуже клеща!
– Какие глу…
– Ты-то управишься скоро, не впервой, а Ирэна? Мало того, что дурочка будет представлять, как сейчас выглядит, она ведь испугается. Ты только представь, что ей в голову полезет! Баронесса Вейзель родила, хотя к этому слову Ирэну еще приучать надо, за пару часов, а тут ночь, утро, день, снова ночь, и у нее ничего не получается, только боль все сильней и сильней. Ясное дело, все идет не так, ребенок умрет, и она умрет. Уже умирает… А если при родах испугаться, перестать соображать… Ну пойми же ты!
И баронесса поняла.
– Обе ступайте, – твердо сказала между вздохами вдова. – Опытных женщин здесь хватает, а ты побудь с этой глупышкой. Потом… я ей… сама все объясню… Ближе к делу, а сейчас… нечего пугать… Но мать ее я бы по щекам отхлестала! Мне нужна… уже нужна кора приречника. И копытник… Пусть заваривают!
– Сейчас!
Чмокнув от избытка чувств роженицу
