– Восхитительно! – Рукава опять взметнулись. – Мы встретимся через три дня, и на этот раз все будет иначе. Вы навеки запомните это день. Что это? Кто?!
– Кесарские рейтары, – объяснил Руппи, засовывая, наконец, пистолет за пояс, – похоже, были неподалеку. Очень удачно. Господин Клюгкатер, проводите госпожу Селину домой, а мы тут наведем порядок.
– Лучше бы, – буркнул Юхан, оттирая «палтуса», – вы сами девицу проводили, а то и перед отцом Филибером неловко будет, и перед братцем ее. Здесь и я управлюсь. В море и похлеще бывает, только скажите рейтарам, что я вроде как от вас.
4
Знакомо и при этом до чудовищности неуместно воняет сгоревшим порохом и кровью, только вместо солдат или хотя бы бандитов к стенам жмутся достойнейшие горожане, кои счастливы были видеть… Счастливы до крысиного прыжка, до скрюченных от ненависти пальцев, до белых зенок!
– Поняли? – Командир рейтар старше Руппи лет на пять, но все еще капитан. Управится с нечистью до возвращения Бруно, заработает новую перевязь.
– Да, господин полковник! Главное, переписать тех, кто первый раз с белоглазыми столкнулся. То есть с теми, кто свихнулся, в смысле…
– В смысле, тех, кто мог не дозреть, – подсказал Фельсенбург. – Через три дня их придется проверять. Будут трудности – спрашивайте господина Клюгкатера и отца Филибера. Он обещал подойти.
– Так он с нами! – обрадовал капитан. – Наверх прошел.
– Отлично! – Всё в порядке, они за этим и шли, то есть не совсем за этим… Уж больно быстро на этот раз… – Господин Клюгкатер, вы остаетесь за меня. Нам здесь всю зиму стоять, так что не церемоньтесь.
– Да я и не собирался, – пожал плечами Добряк, и Руппи с чистой совестью вернулся к Селине, так и стоявшей возле трупа. Рядом с девушкой упорно торчал бургомистр, не доизвинялся, родимый, что ли? А, к Леворукому!
– Сэ… Сударыня, все в порядке, мы можем идти.
– Я предлагал нашей обворожительной гостье конные носилки, но она не желает, – пожаловался на не лучшем дриксен бургомистр, – нет, не желает! Господин фок Фельсенбург, мы вам неизъяснимо благодарны за выказанное мужество и за помощь, которые нам готовы оказать ваши друзья, а я еще и за спасение жизни, которую готов отдать за принявшую Доннервальд под свое крыло кесарию!
– Говорите на талиг, – подхалимы вообще омерзительны, а этот еще и предатель! – Моя спутница дриксен не понимает.
– Мы не могли предполагать в такой светлый день подобного ужаса, – подлец даже не запнулся, – это что-то запредельное… Подумать только, я знал этих безумцев многие годы и полагал…
– Вам надо отдохнуть, – вмешалась Селина. – Понимаете, здесь нужны военные. Они все сделают, вы только не забудьте им заплатить, тогда они следующий раз вам обязательно опять помогут. Кажется, вас ищут.
– Дорогой! – еще молодая разряженная дама схватила бургомистра за руку. – Дорогой, что это значит?!.. Я так торопилась, но не могла найти шпильки, а тут… тут… Мне сказали…
– Поторопимся, – шепнул Руппи, и Селина быстро кивнула. – До свидания, сударь. Мы еще встретимся.
Бургомистр что-то залопотал из-за плеча, видимо, супруги, но Руппи уже не слушал.
– Селина, – шепнул он, – а давайте прокатимся прямо сейчас! Санки и хороших рысаков быстро не найдешь, но я могу посадить вас впереди себя. Рискнете?
– Конечно. – Она распахивает глаза почти так же, как мама! – Зимой в полнолуние очень красиво, а с всадниками я уже ездила. Это приятно, только лошади тяжело.
– Морок выдержит!
На сегодня всё! Они свободны и сейчас увидят небо. С луной и звездами, а вокруг луны обязательно будет легкое радужное кольцо, и они будут вдвоем, и только вдвоем!
5
Мориск против полуторной ноши не возражал, то ли был приучен еще и к этому, то ли тоже хотел в лунные поля, подальше от дыма и рвущейся наружу злобы. Остатки здравого смысла в последний момент заставили прихватить охрану, но это не мешало: каданцев увидеть можно было лишь обернувшись, только Фельсенбург не оглядывался. Морок шел легкой рысцой, снег глушил цокот подков, было тихо и ясно. Не хотелось ни думать, ни говорить, лишь вечно ехать сквозь зиму, прижимая к себе самое удивительное создание в мире.
Где-то плескалось море и плакали ведьмы, где-то вздымались горы и среди елей смотрел древние сны покинутый замок, а над высокими шпилями всходила звезда Ретаннэ. При Торстене колыбели мальчиков выносили на крыши, чтобы будущие моряки стали ближе к путеводной звезде, чтобы та их заметила, выбрала, позвала… Маме этот обычай не нравился, она боялась злых сказок и грубых песен, вот и запирала ворота, только злые сказки некогда были жизнью, а значит, могли кончиться иначе. Если бы те, от кого всё зависело, оказались где должно, но они не оказывались. Очень может быть, потому, что боялись чужих слез или шли, плыли, бежали не туда… Потому что не узнали свою звезду.
– Сэль, – почти шепнул Фельсенбург, – вы знаете про Ретаннэ?
– Она указывает дорогу.
– Она еще звенит, но ее не все слышат. Я услышал.
– Наверное, это очень красиво. Как вы думаете, монсеньор Рокэ и монсеньор Лионель тоже слышат звезды?
– Может быть, особенно Алва… Мне не хочется возвращаться, а вам?
– И мне. Если бы я могла, я бы ездила ночами гулять, но у меня нет лошади, и я обещала маме и ее величеству вести себя разумно, а смотреть на луну с охраной совсем не то, что одной. И потом, солдатам всегда хочется поесть и выспаться, тащить их с собой ради собственной прихоти нехорошо, их и так слишком часто убивают. Может быть, смерть на самом деле – это и не страшно, но я умирать не хочу и никогда не хотела. Не понимаю, зачем про это всё время пишут стихи? Ее величеству они не нравились, хотя она и пыталась отдавать должное тем, которые сочинил Веннен… Почему, если поэт великий, но пишет глупость или гадость, ему надо отдавать должное?
– Я об этом не думал, но ведь можно отдать должное как поэту, так и глупости… Вы плачете?!
– Извините! У меня всегда слезы текут, когда я вспоминаю ее величество. Ваш граф Глауберозе ее тоже любил.
– Глауберозе?!
– Он вспоминал ее величество, когда ехал, чтобы его убили. Понимаете, он спросил Герарда, помнит ли он королеву. Когда умирают, если не очень болит и уже не надо ничего делать, вспоминают, кого любят больше всех. Герард думал о нас с мамой и о монсеньоре Рокэ, а о монсеньоре Эмиле нет, а ведь тот к нему очень хорошо относится, и Герард не хотел от него никуда уходить.
– Я не собираюсь умирать, но я бы тоже вспоминал Алву и… вас. Сам не знаю, как такое вышло, но… Селина, я вас люблю, именно вас, хоть вы и похожи на мою маму.
