Придя в себя после истерики, она не ополчилась против меня, вовсе нет. Я просто стал ей как-то попустительски безразличен, утратил для нее хоть какое-то значение. И, как ни странно, меня это задело. Мою безответственную гордыню попрали. Глубоко в душе я понимал, что Лейла в каком-то смысле раскусила мою слабость, мою усталость и просто зеркалила, что и делало ее такой привлекательной в моих глазах. Идеальная женщина – луна, отражающая свет. Она подражала мне, чтобы заставить себя полюбить, стала тем, что хотел я; подражала отлично, отзеркалив и мои недостатки, и в результате я не смог ее полюбить, потому что сам был недостоин этого чувства.
Лейла стала безвольной, послушной и покорной; не девушка, а мечта. Однако незнакомцам она не доверяла и потому добыла у какой-то коллеги адрес старой гаитянки, которая делала аборты в центре Гарлема, в таком месте, куда даже в компании Лейлы я бы не сунулся. Тем более по такому поводу. Она сама продала что-то из мехов, одну, может, две вещички и набрала нужную сумму. А сумма оказалась немаленькая, так как без магии было не обойтись. Впоследствии из ее горячечного бреда выяснилось, что эта подпольная вуду-акушерка привыкла перед каждой операцией приносить в жертву петуха. Не знаю уж, что там произошло, но она явно напортачила, Лейла подхватила заразу и вынуждена была лечь в больницу, уплатив за это стоимость всех остальных своих мехов.
Я отправил ее на такси. Для храбрости она разоделась с ног до головы во все лучшее, надела самые вычурные туфли на самом высоком каблуке. Из бледно-розовой замши, как помню, с серебряными каблуками. И манто из шиншиллы. И полоску алого шелка, закамуфлированного под платье. От нее неприятно пахло чем-то звериным: ее собственный аромат, не из флакона. Когда машина отъезжала, Лейла бросила на меня взгляд через заднее стекло. Ее лицо казалось преисполненным зловещего торжества, словно деяние, к которому я ее принудил, было моей карой.
Спустя восемнадцать часов ее привезло уже другое такси. От обширной кровопотери Лейла лишилась сознания. Пол машины был залит кровью. Чернокожий водитель, увидев, что я не из их числа, звеневшим от ненависти голосом выдавил, что даму нужно доставить в больницу, причем немедленно, и возложил на меня ответственность за чистку его авто.
Всю дорогу я держал ее на руках. Меня переполняли вина и ужас, а легчайший способ избавиться от душевной боли, причиной которой стали ее страдания, заключался в том, чтобы прекратить ей сочувствовать. На следующий день так все и вышло. Но пока эта сломанная игрушка лежала у меня на руках, из ее поруганной женской сущности испарялась жизнь, а я сознавал, что сам стал тому причиной. Мы остановились у пункта «Скорой помощи», и Лейла на миг пришла в себя. Открыв глаза, она одарила меня взглядом, в котором читался такой надрыв, что я почти дрогнул, почти снова влюбился. Затем тяжелые веки опали, а мне пришлось заниматься документами, что-то подписывать, искать деньги, пока ее не приняли и не сделали переливание крови.
Дежурная в отделении гинекологии обращалась со мной крайне неуважительно. Чистая до скрипа молодая женщина с заостренными чертами лица, светлые волосы стянуты в аккуратный пучок на затылке. Ее акцент выдавал человека, окончившего университет на Восточном побережье, а холодные глаза воплощали саму добродетель. Пройти и увидеть Лейлу дежурная не позволила и дала понять, что больница намерена связаться с матерью пациентки, ибо та высказала такое желание. Точно сказать, каков будет счет, она пока не могла, но примерно оценила расходы. Когда я признался, что очень беден, дежурная предложила мне покрутить своей задницей на Таймс-сквер и разжиться наличными. При этом говорила она настолько невозмутимо и рассудительно, что даже не верилось. Я пригрозил, что пожалуюсь руководству. Она рассмеялась мне в лицо.
– Что хорошо для одного, то годится и для другого. Говорят, только первый раз страшно.
– Она сама виновата! – вспылил я. – Она ездила в Гарлем, к знахарке.
– И что? – Взгляд дежурной убивал наповал.
Меха пришлось продать. Чтобы помочь бедняжке Лейле, из денег родителей я взял пятьсот долларов. Затем приобрел подержанный «Фольксваген» и набил тупоносый багажник сменной одеждой и кое-какой едой. Я пытался написать Лейле письмо, однако из-под пера лились гневные обвинения: зачем ты меня соблазнила (как всегда на первом месте), если была так невинна? Почему не принимала таблетки? Могла бы пойти, сунуть себе в матку пластиковую пружину или вставляла бы перед сексом резиновый колпачок! Почему не нашла нормального акушера, в городе их полным-полно, дура ты эдакая, шлюха… Тут даже мне стало стыдно за свой скулеж – единственную реакцию, которую я выцедил из себя на ее горе. И заказал цветы, розы, красные, что слегка умилостивило мою совесть, тем более что особой чуткостью она не отличалась.
Вот только день уже подошел к концу. Я позвонил в больницу из гастронома, и дежурная ответила, крайне неохотно, что Лейла хотя и не сможет иметь детей, но выкарабкается, а поздно вечером прилетает ее мать. Деньги я могу оставить в регистратуре. И как это чернокожая поломойка смогла оплатить перелет через весь континент, чтобы навестить больную дочь? Наверное, ей купил билет работодатель, из жалости, догадался я и больше о матери Лейлы не раздумывал. Вообще. Ни секунды.
Этот город подарил мне Лейлу, он же ее и отнял. Причин здесь оставаться больше не было. Там, где прежде неоновые огни зазывали к удовольствиям, теперь мерцали случайные пожары. Беспорядки и холера накроют Манхэттен еще до первого снега; а привкус снега уже ощущался в ветрах, что разгуливали по оживленным улицам. Моя голова очистилась от гашишных паров; я четко увидел бедствие.
Я прикупил в дорогу картофельный салат и ветчины. По пути к припаркованной машине, когда до нее оставалось метров сорок пять, на меня напали чернокожие подростки, старшему из которых было не больше пятнадцати, и жестоко избили. Однако деньги остались при мне, потому что по совету служащего в «Американ экспресс» я свернул их в крохотный сверточек, обмотал пищевой пленкой на случай непреднамеренных трат и закрепил все скотчем в паху. Нападавших спугнул грохот приближающегося танка. Шатаясь, я поднялся и, насколько позволяли подкашивающиеся ноги, рванул к машине.
Итак, я оставил Лейлу на милость умирающего города и выехал на автостраду мимо полыхающих обломков машин; пуленепробиваемые стекла служили мне защитой от случайных снайперов. Вперед, с шиком, настоящий американский герой с кучей денег, спрятанной между ног.
Поначалу я оживился. Решил, что навеянная городом смертельная хворь осталась позади. А между тем