Оно прекращалось только в спальне. Дверь открывали Владыка и Владычица, а заходили туда мужчина и женщина, и не было места на прохладных простынях широкого семейного ложа чему-либо, кроме них двоих.
Завтрак накрыли в укромном месте на берегу одного из прудов, выставили далеко по кругу охрану – чтобы никто не нарушил отдых молодоженов. Нории вел Ангелину по парку, посматривая на восток: солнце уже зажгло розовым и желтым паутину облаков у горизонта, окутало купол дворца перламутровым сиянием и вот-вот должно было появиться во всей своей славе.
На шелковом покрывале, постеленном прямо на свежую траву, были выставлены серебряные черненые подносы, а на них дымился чайник с чаем, стояли блюда со свежими сладостями, лежали горками сладко пахнущие медом ягоды и фрукты.
– Мне нужно освежиться, – Нории подхватил с блюда кусочек дыни и с наслаждением проглотил его, – потом я присоединюсь к тебе, Ани. Не хочешь со мной?
– Позже, – горьковатый вкус кофе во рту захотелось смыть чаем, да и сладкие лепешки манили запахом печеных тертых орехов.
Владыка оставил ее наслаждаться завтраком, а сам скинул одежду и пошел в пруд. Ангелина, чувствуя сквозь легкое платье прохладный шелк покрывала, расслабленно ела, пила любимый чай и наблюдала, как в рассветной дымке, среди яркой зелени пышных деревьев рассекает стальную воду ее мужчина. И почти пропустила момент, когда на ветви упали первые солнечные лучи.
Нории, выходящий на берег, остановился – солнце высветило его всего, засияли тонкие узоры на теле, – и поднял голову, зажмурившись. И в этот момент раздался первый вибрирующий драконий крик, пробирающий до нутра, сбивший дыхание, – и в небеса над дворцом вертикально взмыла первая драконица, кружась вокруг своей оси, как огромная, сияющая нежно-розовым бабочка. Она поднялась так высоко, что глаза уже не могли рассмотреть – просто сверкающая точка в небесах, – и потом тихо, по широкой спирали, не двигая крыльями, начала спускаться к земле, выпевая нежную, курлыкающую, почти мурлыкающую песню, – даже Ангелине захотелось улыбаться, и дыхание участилось, и губы пересохли.
За первой драконицей торжественно и с победными криками поднимались другие, и вскоре почти два десятка кружились над Истаилом, похожие на волшебных птиц, на легкие опадающие перышки. И они пели, пели… боги, как они пели! Казалось, от этой полной жизни песни деревья на глазах становятся зеленее, и трава пробивается юными свеже-салатовыми ростками, и распускаются новые цветы, и ветер становится все нежнее. Ангелина затаила дыхание – ей самой хотелось раскинуть руки и взлететь, присоединиться к медленному танцу дракониц.
И тут над парком прокатился агрессивный трубный рев, и вверх, тяжело взмахивая крыльями, поднялся кто-то из драконов. Он не танцевал – он стрелой рванулся к одной из дракониц, к другой – выпуская когти, планируя сверху, – но его сбил второй, и в небесах началась настоящая драка.
То и дело в небеса взмывали драконы, и драконицы, дразня их, изворачивались из пастей и огромных лап, пронзительными криками подбадривали бойцов и стремительно улетали куда-то на север, как только начинал определяться победитель. Сверху летели настоящие пух и перья, а Ангелина все никак не могла вздохнуть полной грудью.
Драконы, окрашенные кровью, источали вибрирующую ярость и неслись за улетающими самками, и до ужаса возбуждающе и страстно хотелось понять, что же происходит потом, наедине.
– Охота еще долго продлится, – раздался рядом с ней рокочущий голос Нории. Он протягивал жене руку, но смотрел багровыми глазами в небеса и улыбался, и седая прядь в его волосах казалась серебряной. – Присоединятся к ней драконы и драконицы из других городов, и будет еще немало боев.
– Ты бы хотел быть с ними? – спросила Ани, принимая его руку и поднимаясь.
– Я уже там, где хочу быть, шари, – Нории притянул ее к своему мокрому телу, зарылся пальцами в волосы и жадно, голодно поцеловал.
Он любил ее там, на красно-зеленом шелке, среди серебряных блюд, под далекий рев драконов и манящее курлыканье дракониц, и воистину ненасытен был в это утро. Слизывал с ее спины раздавленные ягоды, кормил сладостями, вжимал тяжелым телом в разогревшуюся землю, омывал в теплых водах пруда. Нежный, напоенный страстью и весенним чистым ароматом ветер легко гладил их тела, когда они отдыхали рядом, глядя в слепящие лазурью небеса.
Внутри Ангелины вскипала, набирала мощь эйфория такой силы, что в какой-то момент она вдруг увидела прохладную голубоватую ауру Нории и потянулась к ней, раскрываясь навстречу и жадно впитывая в себя. Засмеялась, поднимаясь вверх тонким жаром – над прудом, над зелеными кронами деревьев, – раскинула руки-крылья, глядя на задравшего голову, улыбающегося, ставшего очень маленьким Нории… и понеслась прочь, увидев в зеркале воды огромное отражение белой драконицы с красным гребнем. Свое отражение.
Пока привыкала к телу, лететь было страшно – слишком широк был размах собственных крыльев и слишком маленькими казались по сравнению с ней дома и улицы Истаила. А вдруг упадет, вдруг разобьется? Но прошло совсем немного времени, форма начала подчинять себе сознание – и Ани потянуло выше, дальше, в головокружительные яркие небеса, и она поднялась к сияющему солнцу – и нырнула вниз, и понеслась дальше, уворачиваясь от нагнавшего ее мощного белого дракона. Но он не хватал – играл, налетая, слегка прикусывая загривок и тут же отставая, или подныривал под нее и скользил животом к животу, будто обнимая крыльями и напоследок щекоча хвостом, или пикировал сверху и чуть царапал когтями передних лап бока. Ей смешны и волнительны были эти игры. И рядом с ним она опять чувствовала себя маленькой – размах крыльев Нории был больше метра на четыре.
«Шари, шари, – рокотал его голос у нее в сознании, а она слышала одновременно позади грозный рев и смеялась-курлыкала в ответ, кувыркаясь в теплом, напоенном солнцем воздухе. – Лети быстрей, шари, чтобы слаще было догонять тебя».
Свистел напоенный ароматом страстоцвета ветер, мелькали внизу пышные тропические леса и голубые озера, темно-синей змеей вилась могучая река Неру, то попадая в поле зрения, то уходя вправо, а Ангелина все ускорялась и уверенней, смелее чувствовала себя, окончательно привыкнув к огромному телу. И сама уже встречала Нории укусами и хлесткими
