«Отец, – позвал он мысленно, – надеюсь, ты не оставишь нас».
Источник не откликнулся. Зато от ручья раздался тонкий и какой-то сдавленный голос принцессы:
– Профессор!
Макс встал, направился к воде.
– Стойте, – панически крикнула она, когда он вышел из-за деревьев. – Н-не смотрите!
Но он уже увидел ее ночным зрением: Богуславская была в одежде, стояла по колени в воде и с остервенением оттирала на себе сорочку – спереди, на уровне бедер. Почему-то пахло кровью.
– Что-то случилось, Алина? – Тротт все же отвернулся, недоумевая.
Пятая Рудлог несколько раз всхлипнула и подтвердила:
– Случилось. С-с-каж-жите… – Она помолчала и отчаянно выпалила: – У вас н-нет какой-нибудь ткани… с-совсем немного?
Он снова потянул носом воздух. Точно пахло ее кровью, он бы не перепутал этот запах ни с чем. И Макс повернулся, шагнул к ней.
– Вы что, ранены? – он осматривал ее, а принцесса как-то согнулась, опустив голову, и шепотом попросила куда-то в сторону:
– Не смотрите, пожалуйста. Мне так стыдно.
Она снова тихо заплакала, отвернувшись, а Тротт наконец-то увидел испачканные кровью бедра. Застыл, впервые как-то невозможно растерявшись и растеряв все слова.
– У вас что, цикл начался?
– Это оч-чевидно! – вдруг огрызнулась принцесса, вытирая лицо ладонью. – Т-так что извините, проф-фессор, я не смогу сегодня заниматься!
– Я и не планировал, – так же заторможенно ответил он. – Удивительно. Любопытно, цикл синхронизирован с половинкой с Туры? Или он как-то стимулируется местными лунами?
– Проф-фессор, – с жестким отчаянием проговорила Алина Рудлог, зло сверкая зелеными глазами, – если вы сейчас же не замолчите, к-клянусь богами, я вас ударю! Нельзя быть т-таким… таким!!! И отвернитесь наконец! И дайте мне хоть что-то! П-пожалуйста!
Тротт тряхнул головой, посмотрел на ее заплаканное лицо и направился к сумке. Там лежал небольшой кусок холстины, совсем не свежий. И, конечно, его надолго не хватит. На обмотки он планировал порвать свою сорочку, но смысл, если запах крови при переходе через скалы привлечет всех раньяров в округе?
– Послушайте, – сказал он ровно, когда передал ткань и отвернулся – принцесса сопела от стыда, всхлипывала и плескалась в ручье, – в цикле нет ничего стыдного. Это естественный процесс для половозрелой особи женского пола…
Богуславская издала нервный смешок.
– Ой, лучше молчите, – жалобно попросила она. – Вы так утешаете, лорд Макс, что я готова сквозь землю провалиться. Боги… ну почему тут нет элементарного белья!
– Я достану вам, – сообщил он, морщась. – Белье не обещаю, но одежда будет. Два часа назад мы прошли очередную рыбацкую деревню. За нами все равно идут, так что, даже если рыбаки нас сдадут, это не сильно ухудшит наше положение.
Принцесса замерла.
– Не уходите, – попросила она испуганно. – А если вас убьют? Я останусь совсем одна!
– Если я не уйду, нас убьют на скалах, – сухо отрезал Тротт, отворачиваясь. – Вы закончили? Идите есть.
Он направился обратно к стоянке, услышал за спиной поспешное шлепанье. Богуславская схватила его обеими руками за руку, забежала вперед, встала перед ним.
– Профессор, – кусая губы, сказала она, – пожалуйста, не уходите. Пожалуйста! Я потерплю. Я что-нибудь придумаю! Пожалуйста!
Руки ее дрожали, и она выглядела той, кем и была, – совсем юной и очень испуганной девочкой.
– Пожалуйста, – повторила Алина жалко и прижала его руку к своей горячей щеке. И внутри, в самом сердце, у Макса что-то тоскливо дрогнуло и заболело.
– Хорошо, – проговорил Тротт и аккуратно высвободил ладонь. – Я никуда не пойду.
– Правда? – она даже пошатнулась от облегчения, заулыбалась радостно.
– Обещаю, – кивнул он. – А теперь есть и спать, Богуславская.
Заснула Алина мгновенно, поджав ноги и укутавшись в куртку, а Тротт послушал немного ее выравнивающееся под звуки леса дыхание и выбрался из норы под папоротником. Мешок он, достав часть монет и несколько кусочков золота, оставил в убежище: если не вернется, это хоть немного увеличит шансы спутницы на выживание. Прикрыл парой листьев корни: нору и так заметить трудно, да и не пролезут туда местные чудовища, но поберечься никогда не лишнее. Измерил прутиком узкий девичий след у ручья – и, ускоряясь, прижав крылья к спине, побежал туда, откуда они с Богуславской пришли.
Ночной лес жил своей жизнью: верещали вездесущие мелкие ящеры – они не любили жару и выходили к темноте греться на камнях, впитавших тепло солнца, – щебетали птицы, скрипели сломанные папоротники. Макс контролировал дыхание, прислушивался и принюхивался, но людей не ощущал и огней факелов не видел. Да и вряд ли преследователи осмелятся идти в темноте: кому охота попасть на ночную трапезу к пауку-лорху? Это Тротт двигался уже проверенным путем, да и ночное зрение помогало.
Деревню, ютящуюся на галечном пляже, он учуял издалека, по запаху тухлой рыбы и гниющих водорослей. Не вся рыба в местных морях была съедобной – попадалась и ядовитая, и та, в которой мяса-то и не было почти, одни иглы, жир и чешуя. Ядовитую не выбрасывали, оставляли перегнивать в колодах и получившуюся смертельную смесь использовали для острог и стрел, а излишки продавали скупщикам (а те перепродавали ее охотникам и наемникам). Из местных водорослей и несъедобной желчно-костистой рыбы делали мазь, которой лечили всё на свете.
Деревенька на фоне общей нищеты тех, что Макс видел ранее, выглядела даже зажиточной: с десяток домишек, построенных из колотого папоротника и покрытых листьями, несколько лодок. Сушились растянутые на распорках сети и снасти, трепетала на ветру одежда, постукивали друг о друга связки сухой рыбы. От огромных папоротниковых колод, поставленных чуть в отдалении, несло так, что в горле перехватывало и хотелось кашлять. Море немного штормило, и над его колышущейся поверхностью мчались в фиолетовых небесах две луны.
Тротт выбрал дом покрепче и побольше, открыл дверь, постучал с силой и отошел подальше ждать хозяина.
Внутри зашуршало. В темном прорубленном окошке вырисовался силуэт мальчишки лет одиннадцати – тьма расступилась, очерчивая его объемными цветными тенями, обрисовала в руке и короткую костяную острогу. Макс не обманывался кажущейся хлипкостью пацана: дети рыбаков такой острогой пробивали кожаные панцири местных морских черепах, а уж незваный полуголый гость и вовсе был легкой добычей.
К мальчишке в темноте неслышно подошел взрослый, видимо, хозяин дома. Теперь инляндца изучали вдвоем.
– Не бойтесь, – негромко проговорил Тротт, протягивая руки ладонями вверх, – я зла не сделаю.
В доме снова зашуршало. Хозяин, крепкий мужик лет тридцати, долго ждать себя не заставил – вышел, держа в одной руке нож, а в другой – плошку с горящим на рыбьем жиру фитилем. Сощурился, разглядывая Макса, сплюнул на гальку. В глазах его была мрачная настороженность.
– Я без зла пришел, – повторил инляндец, не двигаясь с места.
– Со злом бы н’ стучал, – меланхолично ответил рыбак, засовывая нож за пояс. Присмотрелся, подошел ближе. – Вот диво-то, крылатый, что ль? – он провел чадящей плошкой прямо у плеч позднего гостя. – Я таких, как ты, н’ видел, слышал только, что
