– Ну, это уже моя проблема, не так ли?
– …Наша проблема…
Взгляд Адоная не отрывался от Мии. Его голос был холодным и твердым, как камень.
– Сей пес посмел грозить сестре моей, сестре любимой, маленький даркин. Коль был бы я тобой и нуждался в его знаниях, то вопрошал бы побыстрее.
Адонай лениво взмахнул рукой. Из кровавого бассейна вновь вынырнул Осрик, кашляя и отплевываясь, почти без сознания.
– Осрик, ты меня слышишь?
– Мия, пож…
– Закрой хлебало, жалкий ты кусок дерьма, – прорычала она. – У тебя есть только одна возможность выжить – если расскажешь все, что я хочу знать. Ясно?
– Я… – юноша снова закашлялся и поборол рвотный позыв. – Да.
– Вы отравили всех на банкете: Кассия, Духовенство и инициирующихся?
Осрик кивнул, его глаза заливало кровью, струящейся с волос.
– Да.
– Но никто из них не умер?
– Н-нет. Мы использовали вариацию «синкопы». Карлотта изготовила специальную дозу, которая действует быстрее, чем обычно. Духовенство необходимо Рему живым для д-допроса.
– Что насчет Трика? Он бы учуял «синкопу» в пище за милю. Как вы ему помешали?
Осрик ничего не ответил. Только молча захлопал ртом.
– …Осрик?
– Эшлин, она…
Мия сразу же все поняла. Услышала это в его голосе. Живот ухнул вниз. Девушка вспомнила, как лежала в его объятиях. Их поцелуи.
Она не любила его, но…
Нет.
Она не любила его.
Мия открыла глаза. Взглянула на Адоная. Сделала глубокий вдох.
– Это все, что я хотела узнать.
– Мия, н…
Вопли Осрика поглотил бассейн, а юношу затянуло на дно к неминуемой гибели.
– …Мия, нам нужно спешить…
Девушка кивнула не-коту, с секунду собиралась с мыслями.
– Адонай, вам пора уходить. Сейчас же.
Вещатель смотрел на нее долгое время, и единственным звуком были тихие всплески бассейна. Но в конце концов он потянулся к своей шее, потянул за серебряный пузырек на кожаной повязке и оторвал его. Мия узнала его – такой же был у Наив в пустыне. Такие же наполняли ниши в кабинете Достопочтенной Матери.
– Моя кровь, – сказал Адонай. – Коль преуспеешь, вылей ее на пол и напиши, как если б кровь была холстом, а кистью – палец. И я узнаю.
Мия подхватила пузырек, перевязала шнурком, надела на шею и вытерла с ресниц сгущающуюся слизь. Она чувствовала, как кровь запекается на коже и трескается на ее губах при разговоре.
– Идите.
Адонай взял сестру на руки и спустился по мраморным ступенькам в бурлящий поток. Кровь будто обнимала его – с поверхности поднимались крошечные щупальца и ласкали вещателя, пока он шел к центру. Затем он повернулся к Мие и кивнул.
– Да сопутствует тебе удача, маленький даркин. Она тебе занадобится.
– Когда Мариэль очнется, расскажите ей, что здесь произошло. И передайте, что она передо мной в долгу.
Адонай покачал головой и улыбнулся.
– Почившим ничего не должны.
Он быстро залепетал слова, напевая диссонирующую мелодию бассейну, будто отец – спящему чаду. Кровь запела в ответ, и парочка исчезла под волной в стремительном железном потоке. Поверхность разгладилась, как мельничный пруд. Не было даже ряби, свидетельствующей об их отбытии.
Мия выжала волосы. Сняла сапоги, чтобы вылить из них кровь, насколько это было возможно, и спрятала зазубренный клинок Осрика за голень. Мистер Добряк все время за ней наблюдал, тихий и неподвижный. Но в конце концов прошептал:
– …Мне жаль насчет Трика…
– Тебе не о чем жалеть.
– …Ты испытывала к нему чувства, Мия. Отрицать это нет смысла…
– Нет.
Пауза, наполненная тихим вздохом.
– …Врать тоже не нужно…
Хор затих.
Это первое, что она заметила, когда прокралась из комнаты вещателя во тьму горы. Призрачная песня, которая сопровождала ее каждую секунду в этих стенах, внезапно пропала. Из-за этого шаги Мии звучали громче, дыхание резало уши. Это казалось неправильным. Как трещина под кожей. Тишина столь громкая, что оглушала.
В конце этажа, у лестницы наверх, дежурили два люмината. Но, разумеется, их взгляды были направлены вверх, в ожидании возвращения судьи и коллег. Мия, крадучись, прошла мимо них – достаточно тихо, чтобы Меркурио и Маузер ею гордились. Девушка была тише шепота, когда поднялась за их спинами. Не более, чем размытым пятном, когда ее стилет из могильной кости перерезал глотку от уха до уха одному мужчине и пронзил сердце второго, оглянувшегося на падшего товарища.
Солдат покачнулся и упал на лестницу, прижимая руку к груди. Взгляд выискивал во тьме, что же его убило. И тогда Мия откинула плащ, просто чтобы он ее увидел. Бледную худую девушку, пропитанную черным и красным, в маске запекшейся крови и выразительными на ее фоне глазами. Чтобы он увидел тень мертвого юноши в ее зрачках, когда она зажала ему рот, перерезала горло и прошептала:
– Услышь меня, Ная. Услышь меня, Мать. Эта плоть – твой пир. Эта кровь – твое вино. Эта жизнь, ее конец, мой подарок тебе. Прими его в свои объятия.
Не-кот у ее ног набухал и шел волнами, упиваясь предсмертным ужасом солдата. Мия повсюду чувствовала тьму. Как та шептала. Торопила ее.
Она была довольна.
Мия развела руки, приказала теням подняться, обернуть тела и затащить их во мрак. Даже почти пожалела, что не может остаться и посмотреть, как вернутся их товарищи и обнаружат на месте солдат лишь кровавые пятна. Как первые зерна страха начнут в них укореняться и эти люди осознают, сколь далеко они ушли от дома. Что темнота вокруг них не только зла. Но и голодна.
Мия побежала по лестнице, встретила еще двух солдат наверху и подарила им ту же кончину, что и караулившим внизу. Они казались такими крошечными в недрах горы. Без своей солнцестали, белых доспехов и красных, как багровые реки, плащей. Просто маленькие человечки, чьей веры во Всевидящего не хватало, чтобы защитить их от его супруги. От той, которую она пометила. От той, которую она избрала – здесь, в своем доме. Своем алтаре. Своем храме.
Мия почти добралась до Зала Надгробных Речей, когда ее заметили. Быстро прикончив двух легионеров, она упустила из виду еще двоих, спускавшихся сверху. Девушка услышала рев предупреждения и повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как к ней мчатся люминаты. Проехалась по полу и рассекла одного из них от колена до причинного места, разрывая бедренную артерию и оставляя его истекать на полу кровью. Второй ударил ее дубинкой по виску, и Мия покачнулась, после чего связала его ноги тенью, скользнула за ему спину и раз пять ударила его клинком в спину. Но тут раздались новые крики и топот.
По лестнице к ней спускались с полдюжины люминатов, среди коих был и Альберий – сам глава центурия. Мия могла накинуть плащ из теней и, возможно, даже пройти мимо них незамеченной. Но мысль о предательстве Эшлин, о том, что она сделала с Триком, об этих ублюдках, захвативших место, которое она начала считать своим домом, – все это полыхало в
