Воевода едва не упал от такой наглости, но дружный хохот вынудил его ненадолго отложить кровожадные планы в отношении дурного напарника.
— Ладно, Вал, а в чем проблема-то? — отсмеявшись, спросила Белка. — Чего ты такой несчастный?
— А в том, что я могу перекинуться только в того, кого вижу и кого успел когда-нибудь коснуться. Но обратно… обратно-то не получается! Представляешь, какое гадство! Каррашу что — он привычный, а я совсем с ума схожу! Что мне делать?! Как теперь свою любимую морду вернуть?!
Шранк неприлично хохотнул:
— Ну все, рыжий: быть тебе до гроба с длинными ушами!
— Хватит ржать! Мне ж на самом деле в себя не перекинуться! Что я отцу скажу? Кто мне поверит?
— Вал, — подозрительно серьезно спросил Таррэн, — а ты в зеркало не пробовал смотреться?
— Чего? — застыл рыжий, когда по комнате прошла вторая волна восторженного смеха.
— В зеркало, говорю, не додумался посмотреть? Забыл, как Карраш меняет облик, лишь взглянув на отражение в озере? Никогда не думал, что иногда достаточно лишь представить, кем ты хочешь стать, чтобы по-настоящему измениться?
«Эльф» неуверенно улыбнулся.
— Правда?
— Правда, Вал, — все так же серьезно кивнул Таррэн. — Надеюсь, это была твоя единственная проблема? У меня, знаешь ли, отец еще в обмороке — пора бы помочь.
— Ага, — растерянно отозвался Страж. — А можно мне куда-нибудь посмотреться? До того эти уши надоели!
— Ничего. Мы всю жизнь мучаемся, так что утешься осознанием того, что у тебя это не навсегда.
«Аттарис» торопливо закивал и выбежал из комнаты, по пути бросив настороженный взгляд на радостно скалящегося напарника. Чуяло его сердце, этот гад задумал какую-то пакость. Зря в народе говорят: «рыжий — бесстыжий», — а как взглянешь на воеводину морду, так сразу и понимаешь, кто настоящий пакостник среди добрых, послушных, отзывчивых и очень смирных Стражей.
Шранк проводил напарника злорадной усмешкой и бесшумно прикрыл дверь.
— Ладно, хватит оттягивать, — нервно сцепила ладони Белка. — Все равно ничего умнее не придумаем.
— Целовать будешь? — со знанием дела поинтересовался Элиар.
— Зачем мне тут два трупа?
— А почему два?
— Потому что один из трупов будет твой, если не прекратишь язвить! А второй… Можно подумать, ты не знаешь, что случится, если я его коснусь!
— Знаю, конечно, — поежился светлый. — А сегодня ты еще и от Иттираэля набралась всякой гадости. Как же ты собралась помогать Тирриниэлю?
— А вот так, — прошептала Белка и, качнувшись вперед, вдруг обвила руками шею Таррэна, развернула к себе и голодным пересмешником впилась в его губы.
Эльф вздрогнул от неожиданности, потому что прежде она не позволяла себе такого в присутствии посторонних, и едва успел приложить ладонь к груди ослабленного отца, когда внутрь хлынула накопленная ею магия.
Таррэн судорожно вздохнул, напрягся, краешком сознания отметив, что его собственный резерв восстанавливается с невероятной скоростью. Поспешно выпустил лишнее в тело владыки. С облегчением осознал, что сделал это вовремя, потому как суматошное сердце уже заколотилось и требовательно рванулось к Гончей. А потом успокоено прикрыл глаза: все хорошо, отец поправится. Конечно, если бы она коснулась его сама, Тирриниэль мог бы и не выдержать. Но сейчас ее дар просачивался сквозь его собственное тело, через неистово грохочущее сердце, через грудь, плечи, руки… и лишь после этого вливался в изможденного повелителя, постепенно наполняя его ауру жизнью, исцеляя, насыщая резервы.
Таррэн жадно вдохнул еще раз.
Белка… как, наверное, сейчас горит ее кожа… как полыхают вычерченные на спине руны: арда, иллара, аттава и конечно же уррда. Смертельно опасные руны подчинения, которыми он так любил любоваться. Особенно в темноте, когда ее тело растворялось во мраке, а единственным, что можно было рассмотреть, оставался лишь рисунок на ее мягкой коже. Дивный, неповторимый, горящий потусторонним светом брачный покров, который никто и никогда, кроме него, в здравом уме не видел. Тот, который она открывала лишь для него, позволяя наслаждаться собой так, как он захочет. И так долго, на сколько у них обоих хватало сил.
Таррэн и сам не заметил, в какой момент перестал замечать усмешки на лицах друзей и отнял руку от груди полностью восстановившего резерв отца. Когда обвил ее талию и требовательно притянул, позабыв обо всем на свете. Он совсем потерял счет времени, как всегда бывало рядом с его удивительной парой. Забылся, почти растворился в ней без остатка. Потому что сейчас в его мире была лишь она. Ее волосы. Ее руки. Аромат меда стал вдруг таким сильным, что у него перехватило дыхание, а рубаха на груди снова начала опасно тлеть…
— Уф! — с некоторым трудом отстранилась Белка. — Таррэн, очнись! Знаю, что трудно. Знаю, что не хочется… подожди… Мм, хотя бы до вечера подожди! Таррэн!
В последний раз притянув ее и сорвав самый сладкий поцелуй, эльф неохотно отстранился. Жадно втянул ноздрями аромат ее волос, помотал головой, избавляясь от наваждения. И, наконец, поднял смущенный взгляд: дети с озорными улыбками шушукались в сторонке, Элиар безмятежно посвистывал, Линнувиэль старательно изучал пол. Шранк вообще делал вид, что ни при чем. Зато владыка Л’аэртэ не просто пришел в себя, а весьма уверенно сидел в соседнем кресле и с нескрываемым интересом изучал пылающие глаза сына.
Тирриниэль выглядел удивительно свежим, бодрым, полным сил. Он снова помолодел и встряхнулся. Венец силы на его лбу полыхал всеми оттенками зеленого, красноречиво доказывая, что полностью заряжен. Лицо посветлело, разгладилось, прищуренные глаза озорно посверкивали… вот только волосы остались белыми. Длинные, красивыми волнами ниспадающие на плечи, но абсолютно седые. Будто пережитое по ту сторону и мимолетная встреча с Ледяной богиней навсегда оставили свой след.
— Кхм… — неловко кашлянул Таррэн, поняв, что увлекся.
Тирриниэль в ответ широко улыбнулся.
— Да нет, все в порядке. Поразительно, как много в вас хранится энергии. Хотя, конечно, я рад, что к
