– Мисс Хардкасл дала вам превосходный совет, – сказал и. о. – Здесь вы у себя дома, мистер Стэддок, у себя дома.
– Да, кстати, – сказал Марк. – Я не совсем уверен, что жена приедет – она прихворнула…
– Я забыл, – сказал и. о., и голос его стал тише, – поздравить вас, мистер Стэддок. Теперь, когда вы видели его, мы ощущаем вас своим в более глубоком смысле. Несомненно, вы не хотели бы оскорбить его дружеские… да что там, отеческие чувства… Он очень ждет миссис Стэддок.
– Почему? – неожиданно для самого себя спросил Марк.
– Дорогой мой, – отвечал Уизер, странно улыбаясь, – мы стремимся к единству. Семья, единая семья… Вот мисс Хардкасл скучает без подруги. – И прежде чем Марк опомнился, он встал и зашлепал к дверям.
2
Марк закрыл за собой дверь и подумал: «Вот, сейчас. Они оба там». Он кинулся вниз, выскочил во двор, не задерживаясь у вешалки, быстро пошел по дорожке. Планов у него не было. Он знал одно: надо добраться до дому и предупредить Джейн. Он даже не мог убежать в Америку – он знал из газет, что США горячо одобряют работу ГНИИЛИ. Писал это какой-то бедняга вроде него. Но то была правда – от института нельзя скрыться ни на корабле, ни в порту, нигде.
Когда он дошел до тропинки, там, как и вчера, маячил высокий человек, что-то напевая. Марк никогда не дрался, но тело его было умней души, и удар пришелся прямо по лицу призрачного старика. Вернее, удара не было. Старик исчез.
Сведущие люди так и не выяснили, что же это означало. Быть может, Марк так измучился, что и. о. просто мерещился ему. Быть может, сильная личность в полном разложении обретает призрачную вездесущность (чаще это бывает после смерти). Быть может, наконец, душа, утратившая благо, получает взамен, хотя и на время, суетную возможность умножаться в пространстве. Как бы то ни было, старик исчез.
Тропинка пересекала припорошенное снегом поле, сворачивала налево, огибала сзади ферму, ныряла в лес. Выйдя из лесу, Марк увидел вдалеке колокольню; ноги у него горели, он проголодался. На дороге ему повстречалось стадо коров, они пригнули головы и замычали. Он перешел по мостику ручей и, миновав еще один луг, добрался до Кортхэмптона, откуда и ходил автобус.
По деревенской улице ехала телега. В ней между матрасами, столами и еще какой-то рухлядью сидели женщина и трое детей, один из которых держал клетку с канарейкой. Вслед за ними появились муж и жена с тяжко нагруженной коляской, потом – машина. Марк никогда не видел беженцев, иначе он сразу понял бы, в чем дело.
Поток был бесконечен, и Марк с большим трудом добрался до автобусной станции. Автобус на Эджстоу шел только в двенадцать пятнадцать. Марк стал бродить по площадке, ничего не понимая, – обычно в это время в деревне было очень тихо. Но сейчас ему казалось, что опасность – только в Бэлбери. Он думал то о Джейн, то об яичнице, то о черном, горячем кофе. В половине двенадцатого открылся кабачок. Он зашел туда, взял кружку пива и бутерброд с сыром. Народу там почти не было. За полчаса, один за другим, вошли четыре человека. Поначалу они не говорили о печальной процессии, тянувшейся за окнами; они вообще не говорили, пока человечек с лицом, похожим на картошку, не сказал неизвестно кому: «А я вчера Рэмболда видел». Никто не отвечал минут пять, потом молодой парень сказал: «Наверное, сам жалеет». Разговор о Рэмболде шел довольно долго, прежде чем хоть кто-нибудь коснулся беженцев.
– Идут и идут, – сказал один.
– Да уж… – сказал другой.
– И откуда берутся… – сказал третий.
Понемногу все прояснилось. Беженцы шли из Эджстоу. Одних выгнали из дому, других разорил бунт, третьих – восстановление порядка. В городе, по всей видимости, царил террор. «Вчера, говорят, штук двести посадили», – сказал кабатчик. «Да, ребята у них… – сказал парень. – Даже моему старику въехали…» Он засмеялся. «Им что рабочий, что полицейский», – сказал первый, с картофельным лицом. На этом обсуждение застопорилось. Марка очень удивило, что никто не выражал ни гнева, ни сочувствия. Каждый знал хотя бы одного беженца, но все соглашались в том, что слухи преувеличены. «Сегодня писали, все уже хорошо», – сказал кабатчик. «Кому-нибудь всегда плохо», – сказал картофельный. «А что с того? – сказал парень. – Дело, оно дело и есть». – «Вот и я говорю, – сказал кабатчик, – ничего не попишешь». Марк слышал обрывки собственных статей. По-видимому, он и ему подобные работали хорошо; мисс Хардкасл переоценила сопротивляемость «простого народа».
3
Автобус оказался пустым, все двигались ему навстречу. Марк вышел на Маркет-стрит и поспешил к дому. Город совершенно изменился. Каждый третий дом был пустым, многие витрины – заколочены. Когда Марк добрался до особняков с садиками, он увидел почти на всех белые доски, украшенные символом ГНИИЛИ – голым атлетом с молнией в руке. На каждом углу стоял институтский полисмен в шлеме, с дубинкой и с револьвером на ремне. Марк надолго запомнил их круглые, белые лица, медленно двигающиеся челюсти (полицейские жевали резинку). Повсюду висели приказы с подписью «Феверстон».
А вдруг и Джейн ушла? Он почувствовал, что этого не вынесет. Задолго до дома он проверил, в кармане ли ключ. Дверь была заперта. Значит, нет Хатчинсонов, с первого этажа. Он отпер дверь и вошел. На лестнице было холодно, на площадке – темно. «Джейн!» – крикнул он, входя в квартиру и не надеясь ни на что. На коврике у двери он увидел пачку нераспечатанных писем. Внутри все было прибрано. Кухонные полотенца не сохранили ни капли влаги, хлеб в корзинке зацвел, молоко давно скисло. Уже понимая, он бродил по комнатам, тихим и трогательным, как все покинутые жилища. Он сердился; он искал записку; он пошел посмотреть письма, но почти все были от него. Вдруг в передней он заметил надорванный конверт письма, адресованного миссис Димбл, туда, в ее домик. Значит, она была здесь! Эти Димблы всегда его недолюбливали. Наверное, увезли Джейн к себе. Надо пойти к Димблу, в его колледж.
От этого решения ему стало легче. После всего, что он испытал, ему очень хотелось стать обиженным мужем, разыскивающим жену. По дороге в Нортумберленд он выпил. Увидев на «Бристоле» вывеску института, он чертыхнулся было и прошел мимо, когда вспомнил, что сам он – крупный сотрудник ГНИИЛИ, а не сброд, который теперь сюда не пускают. Они спросили его, кто он, и сразу стали любезны. Заказывая виски, он чувствовал, что вправе отдохнуть, и сразу же заказал еще. Гнев на Димблов усилился, прочие чувства смягчились. В конце концов, насколько лучше и вернее быть своим, чем каким-то чужаком. Даже и сейчас… ведь нельзя всерьез принимать это обвинение! Так уж они делают дела. Уизер просто
