– Костер – слишком суровое наказание для победителей. Тюремный лазарет до выяснения причин.
– Гарда к сумеречным стражам?
– Не Гарда. Ви, ты не поняла. Тебя. Посмотри на себя. Ты сильно ранена, резерв на нуле… Бьерн мертв. У него даже ауры нет. Он ее всю сжег.
Я лишь упрямо сжала руку моего чернокнижника.
Полуэльф все понял без слов. И меня, так и не разомкнувшую пальцев, повели, а его – понесли рядом со мною. И мне было все равно куда.
За зарешеченным окном в черном небе расцветали розы фейерверка. Столица праздновала. Столица ликовала. А я смотрела пустым взглядом и лишь сжимала пальцы. Рука Гарда была едва теплой. А все твердили, что он умер. Что нити души и тела разорваны и ауры вокруг тела уже нет… Но я верила.
До того момента, пока душа полностью не покинет пепельного и не шагнет за грань, я буду верить.
Комната лазарета, куда нас определили, больше походила не на тюрьму, а на кабинет практикующего мага жизни: кровать, белые стены, серый пол, тумба, стул, на котором я, собственно, и сидела, и зарешеченное окно.
Она прилетела ровно в полночь. Каркнула, прошла между прутьев и присела на подоконник. А потом оттолкнулась лапами и на пол ступила уже в сером балахоне. Перекинула косу из одной костлявой руки в другую.
– Отпусти его, ведьма. Душу твоего мужа уже давно ждут у нас. Видишь, даже лично за ним пришла. Такой чести не многие удостаиваются.
– Тогда и меня бери с собой.
– Тебя еще рано.
– Нет.
– У тебя все равно не хватит сил, чтобы его удержать. День. Два. Седмица… Не больше, – оскалилась Смерть.
– Значит, столько. Я буду сжигать свой дар, сколько смогу. Чтобы мой огонь грел того, кто мне дорог.
Ведьмы не влюбляются. Это правило. И возникло оно не на пустом месте. Потому как если мы полюбим – это уже раз и навсегда. Ради того, кто нам дорог, мы можем и на костре сгореть, и пойти за ним даже на тот свет.
– Упрямая… – протянула костлявая. – Такая же, как и он.
А потом Смерть взмахнула рукой, соткав рядом с собой подобие стула.
– Ну, значит, и я подожду.
Так втроем мы и встретили рассвет. А когда в камеру вошла целительница и увидела картину: Смерть, труп, черная ведьма, то ор вышел знатный.
Пришедший смотритель тоже отчего-то побледнел. А потом к нам заявился и Ромирэль. Полуэльф хоть и дергал ухом, но в остальном виду старался не подавать, даже на Смерть не косился. Почти.
– Ви….
– Я сказала: нет!
– Да послушай же ты, сумасшедшая…
Тут я почувствовала, как мою руку сжали в ответ. Стало абсолютно наплевать и на бывшего наставника, и на Смерть… На всех, кроме того, кто лежал передо мной.
А вот костлявая буквально взбеленилась! Ударила череном косы об пол так, что стены содрогнулись.
– Как же я вас ненавижу, влюбленные ведьмы! Вы и мертвого своим упрямством из могилы поднимете.
А я лишь плакала. Плакала и улыбалась. Он нашел дорогу обратно.
Его руку я отпустила спустя три дня. Тогда, когда поверила, что Гард действительно сможет дышать сам, что его сердце сможет биться само.
Правда, сама я, едва разомкнув пальцы, потеряла сознание. Когда очнулась, увидела себя лежащей на точно такой же постели, что и Гард, и наши кровати рядом. Все в том же тюремном лазарете. Пепельный еще не приходил в себя, но целители в один голос утверждали, что опасность миновала. И уже теперь темный маг Бьерн должен восстановиться. Сам.
А спустя несколько дней в камеру пришел Кор. Друг поначалу волновался, но потом его будто прорвало. Сначала были упреки в том, что я, такая-рассякая, держала его в неведении, потом описание бала, на котором он набрался храбрости и пригласил на танец красавицу Татию, в которую, как оказалось, тайно уже давно влюблен.
– Только ты смотри, не обижай ее. – Я сглотнула. – А то мало ли…
Кор улыбнулся и заявил, что намек понял. А потом начал рассказывать о том, как чествовали победителей. Уриллу за мужество и отвагу император даже пожаловал титул. Теперь алхимик – не выходец из трущоб, а благородный лэр. Правда, друг все же не удержался и проворчал, что вместо титула могли бы Уриллу помочь материально… Но я прекрасно поняла, что для будущего императора важнее титул, нежели мешочек золотых. Потом приходили и Икстли, и Вронг, и даже его будущее императорское величество Мейнс. Последний зашел один и долго молчал…
– У власти всегда есть цена, – наконец нарушила я тишину.
– Я думал, что сам оплачу.
– Мы не всегда вольны выбирать. – Злости на Урилла не было. Просто так сошлись нити судьбы, завязались в тугой узел.
– Любой узел можно если не распутать, то разрезать. – И с этими словами Урилл, подошедший к моей кровати вплотную, незаметно вложил в руку что-то маленькое и острое. – Император милостив, но никто не знает насколько.
Лишь когда он ушел, я смогла тихо, чтобы те, кто должен был следить за нами через смотровое окошко в двери, не заметили. Рассекатель. Артефакт, способный взломать любой замок, любые путы заклинания. Жаль, что только единожды.
А на следующий день я почувствовала нестерпимый зуд на спине. Поняла не сразу: это идет моя инициация. Драконья, бездна ее подери, инициация…
Когда об этом узнал смотритель, он тут же засуетился. Меня срочным образом решено было перевести в камеру попросторнее. Я уже традиционно заявила, что никуда без Гарда с места не тронусь. И дело тут было не в ведьминской дури.
Мало ли что решит император: казнить или помиловать? Дожидаться приговора я не собиралась.
Смотритель заскрежетал зубами так, словно хотел стереть их в порошок, и буркнул что-то в духе: «Пока эта чокнутая валялась в отключке, все было просто замечательно…»
Но я добилась главного: нас повели вместе. Вернее – меня повели, а Града – понесли на носилках. Сначала по коридорам, потом – через небольшой двор, над которым сиял магический купол. Вот тут-то я дала волю лазурному, который уже просился ввысь.
Казалось, меня вывернуло наизнанку, сломало хребет и обожгло изнутри. Все враз обострилось: и зрение, и слух и ощущения…
Купол, охранявший небо над тюрьмой, мне было не пробить, да я и не собиралась. А вот ворота…
Взмыла вверх, чуть неуклюже, но ушла-таки от обстрела пульсарами. Отлично, пока они кастуют второй раз, у меня есть пара мгновений. Я ими и воспользовалась. Рявкнула так, что сама испугалась. Еще бы. Вместо пламени из моей, в смысле драконьей, глотки вырвалась тьма.
Я же, цапнув в пасть Гарда, на бреющем полете устремилась прямо к воротам. И тут на весь двор прогремел голос Ромирэля:
– Блеквуд, прекратить побег, выплюнуть Бьерна!
Ага. Сейчас, размечтался. Мы, ведьмы, пусть и ныне в облике дракона, своего не упустим. В смысле из пасти не выпустим.
– Блеквуд, император подписал вам обоим помилование! – между тем проорал ушастый. – Пусть лишусь своего дара, если вру! – Наконец Ромирэль понял, что ведьмы простым речам, не подкрепленным клятвой, не верят.
Его слова заставили меня слегка поменять планы.
Я остановилась.
Эпилог
Три
