Не одобрил Эйегон и нового мастера над оружием. Сир Гарет был искусным бойцом на мечах, но суровым учителем, что сполна изведали на себе отроки Звездной Вершины, коих он обучал. Нерадивым, по его мнению, ученикам он не давал спать сутками, брил им головы, сажал их в ледяные ванны и колотил. С королем, хотя тот проявлял очень мало усердия к ратному делу, он так поступать не мог; стоило сиру Гарету хотя бы повысить голос, Эйегон тут же бросал меч со щитом и уходил прочь.
Единственной близкой Эйегону душой был, похоже, Гейемон Сребровласый. Шестилетний паж не только наливал королю вино и пробовал его кушанья, но и ходил вместе с ним на уроки. Сир Гарет, не преминув это заметить, попросил десницу сделать Гейемона королевским мальчиком для битья, и лорд Пек охотно удовлетворил его просьбу: кто же станет выгораживать шлюхиного ублюдка? С тех пор каждую оплошность короля наставник вымещал на его маленьком друге. Слезы и кровь Гейемона сделали то, чего сир Гарет не мог добиться никакими словами; все, кто наблюдал за уроками, замечали, что король значительно преуспел, но нелюбовь его к учителю возросла многократно.
Слепой Тайленд Ланнистер всегда обращался с королем уважительно, стараясь мягко направлять его, а не отдавать приказания. Анвин Пек показал себя куда более строгим десницей. Юный монарх выводил его из терпения; Пек относился к нему, по словам Гриба, «скорей как к капризному ребенку, нежели как к королю» и даже не пытался постепенно приобщать его величество к управлению государством. Видя, что Эйегон замкнулся в угрюмом молчании, Пек и вовсе оставил его в покое, призывая ко двору лишь в тех случаях, когда присутствие короля было необходимо.
Тайленда Ланнистера, справедливо то было или нет, упрекали и в слабости, и в интригах; иные даже почитали его чудовищем. Анвин Пек, став десницей, вознамерился доказать, что он силен и несгибаемо честен. «Этот десница не слепец, не калека и маску не носит, – заявил он перед королем и двором. – Это десница, способная удержать меч». – С этими словами лорд Анвин извлек из ножен и поднял ввысь свой длинный клинок. По залу пробежал шепот: меч был не простой, а из валирийской стали и назывался Сиротской Долей. В последний раз его видели, когда Удалой Джон Рокстон отбивался им от людей Хью Молота в Тамблетоне.
Септоны учат, что День Отца наиболее благоприятствует судам и вынесению приговоров. Лорд Пек объявил, что в этот день 133 года все ранее осужденные понесут наказание: давно пора очистить как городские тюрьмы, набитые до отказа, так и темницы Красного Замка. В урочный день узников начали приводить или волочить на площадь перед воротами замка, где собрались тысячи горожан. Королевское Правосудие исправлял свое дело в присутствии стоявших на стене мрачного короля и сурового десницы; ему помогали Тессарио Большой Палец и прочие персты, ибо одному здесь было не справиться.
«Лучше бы его милость послал за мясниками на Мушиную улицу, – замечает Гриб, – ибо это была работа для мясников». Сорока ворам отсекли руки. Восьмерых насильников оскопили и погнали нагими, с висящими на шее собственными срамными частями в гавань, где ждал идущий к Стене корабль. Предполагаемому Честному Бедняку, говорившему, что зимняя горячка была послана людям за кровосмесительный грех дома Таргариенов, вырезали язык. Двух продажных женщин, заразивших дурной болезнью десятки мужчин, изувечили несказуемым образом. Шестерым слугам, обворовавшим своих хозяев, вырвали ноздри. Седьмой, проделавший в стене дырку и подглядывавший в нее за хозяйскими дочками, лишился одного глаза.
Далее настал черед семерых убийц, в том числе содержателя гостиницы, который еще со времен Старого Короля убивал и грабил тех постояльцев, что побогаче. Шесть других просто повесили, ему же отрубили руки, сожгли их у него на глазах, выпустили кишки и лишь тогда вздернули.
Напоследок приберегли трех тягчайших преступников, казни коих и дожидалась толпа. Первый был очередной «Возрожденный Пастырь», второй – капитан пентошийского торгового судна, будто бы занесший зимнюю горячку в Королевскую Гавань, третий – Орвил, бывший великий мейстер, изменник, дезертировавший из Ночного Дозора. Ими занимался сам Королевское Правосудие, сир Виктор Рисли. Проповеднику и капитану он отделил головы топором, но Орвилу из уважения к его летам, высокому роду и долгой службе позволили умереть от меча.
«Праздник Отца Нашего завершился, и десница остался доволен, – пишет септон Евстахий, уехавший в Каменную Септу лишь на следующий день. – Хотел бы я сказать, что люди разошлись по домам, дабы помолиться и раскаяться в собственных прегрешениях, но этого, увы, не случилось. Горожане, опьяненные кровью, хлынули в пивные, винные погреба и блудилища, ибо такова природа людская». Гриб рассказывает то же самое, но на свой лад: «Посмотрев, как человека предают смерти, я напиваюсь и ложусь с бабой: надо же убедиться, что сам-то я еще жив».
Эйегон все это время стоял над воротами, не отводя глаз от кровавого зрелища. «Словно восковая фигура», – замечает Евстахий. Манкен вторит ему: «Его величество присутствовал при казнях, как велел ему долг, и при этом как будто отсутствовал. Порой осужденные взывали к нему о милосердии, но он, казалось, не видел их и не слышал. Не будем заблуждаться: сей пир нам задал не он, а десница, который сам же и угощался на славу».
К середине года новый десница крепко зажал в кулак замок, город и короля. Народ утихомирился, зимняя горячка прошла, королева Джейегера сидела у себя в комнатах, король Эйегон по утрам упражнялся с мечом, а ночью смотрел на звезды. За стенами Королевской Гавани между тем все шло хуже некуда. Торговля хирела, на западе длилась война, голод и болезни терзали Север, дорнийцы на юге совсем обнаглели. Лорд Пек пришел к заключению, что Железному Трону пора употребить свою власть.
Восемь из десяти боевых кораблей, заложенных сиром Тайлендом, были уже спущены на воду, и десница решил для начала восстановить торговлю на Узком море. Командовать королевским флотом он поставил своего дядю сира Гедмунда Пека, закаленного воина по прозванию Гедмунд Большой Топор (таково было его излюбленное оружие). В кораблях сир Гедмунд, правда, мало что смыслил, поэтому его первым помощником десница сделал известного моряка-наемника Боба Неда, прозванного Черным
