- Ох, ужасными вещами! Просто ужасными.
- Правда, ужасными? А какими?
- Давай на этот раз поменяемся местами. Ты будешь рассказывать, а я буду слушать о твоих злодеяниях. Я же говорю: роли переменились.
- Как это? Объясни мне, почему?
- Потому что за это время я стала менее девственной.
Огонек недоверчивости блеснул в зеленых глазах Мари-Анж. Потом роковое создание произнесло с деланным равнодушием:
- Кажется, в эти дни ты плохо относилась к Марио. Давно ты его видела?
- О, в эти дни у меня было столько потрясающих успехов! Он должен ждать своей очереди наравне со всеми.
И сразу же, чтобы показать, кто теперь хозяин положения, Эммануэль перешла в наступление:
- Ладно, не пытайся сбить меня с верного пути. Скажи-ка лучше: а у тебя было много приключений?
- О, тысяча и одна ночь!
- Ну, давай послушаем хотя бы об одной для начала. Но в ту же минуту появившийся на дороге низкий спортивный автомобиль отвлек их внимание.
- Что это за машина, - поинтересовалась Мари-Анж, - и кто сидит за рулем?
- Это Анна-Мария Серджини. Ты ее знаешь?
- Ах, это она! Она пишет твой портрет. Хотелось бы взглянуть на нее.
- Ого, да ты все знаешь! Откуда такая точная информация?
Мари-Анж прикрыла веки и потом, быстро взглянув на подругу, ответила в своей обычной манере вопросом на вопрос:
- Надеюсь, он получился прекрасно, этот портрет?
- Да, я в этом уверена. Но изображено только мое лицо. К сожалению.
- Тебе надо найти мужчину-художника, чтобы он дорисовал все остальное.
- Занимались любовью? - весело прощебетала Анна-Мария. Эммануэль была поражена этим тоном.
- Вы задаете такой вопрос?
- Ну да. Если не заниматься любовью с таким очаровательным существом, как-то деловито констатировала Анна-Мария, - то с кем тогда заниматься любовью?
- Вы смеетесь надо мной.
- Отнюдь. Просто стараюсь думать по-вашему. Мари-Анж произнесла несколько высокомерно:
- Никогда не следует верить Эммануэль, когда она говорит, что она лесбиянка. Это она рассказывает всем мужчинам.
- Ты соображаешь, о чем говоришь? - внезапно ощетинилась Эммануэль.
- Анна-Мария права: сейчас самое время заняться тобою. И она подняла голос до тона приказа.
- Что ты тут делаешь со своими этими одежками?
Ну-ка, живо раздевайся!
- Но зачем же шокировать нашу гостью...
- Ничего подобного, - молодая итальянка окончательно привела Эммануэль в изумление, - совсем наоборот.
- Ах, вот как! - и Мари-Анж сделала подчеркнуто изысканный реверанс.
В мгновенье ока оказавшись совершенно голой, она стала вертеться в разные стороны перед старшими.
- Итак, я вам нравлюсь?
- О, еще бы! - сказала Анна-Мария. - Мне хочется, чтобы вы мне позировали. Вот закончила бы портрет Эммануэль и взялась бы за вашу скульптуру.
- Из какого же материала?
- Пока еще не знаю. Что-нибудь мягкое на ощупь.
- Вот каким образом Анна-Мария хочет узнать нравы острова Сафо, засмеялась Эммануэль, - с помощью медиума из мрамора.
- Мне это нравится, - протянула Мари-Анж. - Я люблю людей, ласкающих мою статую.
- Иди сюда, - сказала Эммануэль, - дай мне попробовать твои сосочки.
Мари-Анж немедленно послушалась, и Эммануэль стала обеими руками растирать ее груди, искоса поглядывая на Анну-Марию. Итальянка при виде этого зрелища и бровью не повела.
- Я вам, наверное, кажусь отвратительной? - спросила Эммануэль. Анна-Мария изобразила полнейшую невинность:
- Разве я могла бы лепить портрет этого чуда, если бы мне нельзя было делать то, что сейчас делаете вы.
- Все зависит от намерений, - сердито буркнула Эммануэль. Анна-Мария рассмеялась:
- Что за мир, в котором считается преступлением прикосновение к груди этой ожившей Танагры?
- А почему же вы не прикасаетесь к моей? А? Анна-Мария ничего не ответила. Эммануэль решила двинуться дальше:
- А что вы теперь скажете?
Она запустила палец между бедер Мари-Анж, прямо к нежному, цвета полярной рыси, пушку. Анна- Мария осталась неподвижной, она не произнесла ни слова, но Мари-Анж пискнула:
- Щекотно! Хватит, ты не знаешь, как это делается. Огорчение, сильное, как боль, охватило душу Эммануэль. Изо всех сил пыталась она подавить в себе это чувство ' Дура я, - сказала она себе, - это все моя суета, торопливость. Нет... Это еще хуже. ' И она вспомнила свое страстное влечение к Би. Почему, почему, спрашивала себя Эммануэль почти в бешенстве. И вдруг этого горького чувства как не бывало - вместо него пришло совсем другое. Нет, просто Мари-Анж еще не готова к этому, как и я в свое время. Но час настанет, и она поймет, для чего мы с ней созданы.
Она улыбнулась своей подружке, словно только что получила самый нежный поцелуй.
- Ты права. Мы будем любить друг друга, когда нам этого захочется. Не сейчас. Сейчас не та атмосфера.
Она обернулась и поймала на лице Анны-Марии выражение, столь быстро промелькнувшее, что Эммануэль подумала, не показалось ли ей: словно юная художница была разочарована, словно она ожидала другого развития событий. Эммануэль несколько ободрилась.
Мари-Анж сделала движение, чтобы поднять с пола свою одежду.
- Нет, останься так, - попросила Эммануэль. Если она согласится, подумала Эммануэль, значит, она меня любит... Мари-Анж снова отбросила одежду.
О, жизнь прекрасна!
- Пройдемте на террасу, - предложила Анна-Мария.
- Послушай, будь так добра, - обратилась Эммануэль к Мари-Анж, - попроси, чтобы нам принесли чаю. Мари-Анж улыбнулась и отправилась на кухню.
- Ничего плохого, если Мари-Анж обнажена в нашем обществе, но посылать девицу в голом виде к слугам - это уже извращение, - неодобрительно сказала Анна-Мария.
- Вы ничего не понимаете, - возразила Эммануэль, - голая девушка в ванной - это безделица, не имеющая никакой ценности, но голая девушка на кухне - это уже совсем другое дело.
- Вы имеете в виду ценность эротическую? Но эротика не критерий добра и зла. Тело Мари-Анж имеет общечеловеческую ценность, тело прелестной тринадцатилетней девушки. И для эстетики безразлично, вызывает ли это тело сексуальные эмоции.
- Но это как раз и говорит о том, что художники вероломны. Если они пишут и лепят обнаженную натуру охотнее, чем натюрморты, это ведь не потому, что искусство не сексуально. Это как раз потому, что и они сами, и те, кто будет потом любоваться их творениями, выбрали именно эту, сексуальную дорогу. Их намерения совершенно очевидны. Когда же они снова успокаиваются, вот тогда они изображают груду яблок на столе. Каких еще доказательств вы хотите?
И, не давая времени прервать свое диалектическое рассуждение, тут же продолжила:
