– Все верно, мама.
– И попросил ты меня об этом, как я догадываюсь, потому что это было важно для тебя. Потому что произошло нечто такое, что позволило тебе отпустить Джулию раз и навсегда.
– Наверное, да, мама. Наверное, это так.
– О, если ты останешься сегодня на ночь, у меня есть для тебя подарок. Это последняя запись Энрико Карузо, ария Радамеса из оперы «Аида» – мне говорили, что это звучит бесподобно. Пластинка ждет тебя в доме рядом с граммофоном.
Поразительно, но эти мягкие, сказанные с любовью слова подействовали на него как удар. Та же ария, «Божественная Аида». Опера. Каир. Он чувствует ее руку в своей руке, потом оборачивается и видит, как она, это изумительно прекрасное создание, излучающее почти сверхъестественную энергию, ускользает в соседнюю ложу. А затем она сгорает, поглощенная пламенем взрыва.
– Алекс? Все правильно, это она? «Аида»? Ведь именно эту оперу ты слушал тогда в Каире? И она тебе так понравилась?
В голосе матери чувствовалось беспокойство и вопрос. Она взяла его за плечи и развернула к себе лицом. В его глазах стояли слезы. Как непростительно. В последний раз он плакал перед матерью подобным образом, когда был еще совсем маленьким мальчиком.
– Алекс? Что с тобой? Это из-за Джулии? Но не можешь же ты на самом деле…
– Нет, мама. Она здесь ни при чем. Я уже полностью отпустил Джулию. И боль мне причиняет не она.
– Значит, есть кто-то другой?
– В некотором смысле – да.
– Алекс, я все-таки твоя мать. И выражения наподобие «в некотором смысле» в нашем общении меня не устраивают, потому что мне нужна правда.
– Да, есть кто-то другой. Точнее, была, я бы сказал. Но, кажется, и она ускользнула из моих рук.
– О, дорогой мой. Это кто-то из тех, с кем ты познакомился в той египетской поездке, о которой, кстати, ты мне почти ничего не рассказывал?
– Да.
– Что ж, понятно.
– Понятно? – удивленно переспросил Алекс и буквально отшатнулся от матери, поразившись той боли, с которой у него сжалось горло. Перед глазами все затуманилось; он так давно не плакал, что эти забытые ощущения напугали его.
Он быстро сделал шаг назад. Эдит подняла было руку, словно надеялась, что сможет вновь привлечь его к себе одним только этим жестом, и все еще стояла с поднятой рукой, когда он бросил в ее сторону стыдливый взгляд.
– Мама, мне действительно очень страшно, – сказал Алекс. – Очень тяжело открывать кому-то свое сердце. Думаю, невозможно передать словами свои ощущения тому, кто не испытал подобных утрат. Понимаешь, все говорили мне, что она сумасшедшая. Что она какая-то старинная подруга мистера Рамзи. Но она была… В общем, я еще никогда не встречал такой женщины и сомневаюсь, что встречу когда-нибудь в будущем.
– Но что произошло, Алекс? – Эдит с нежностью положила руку на плечо сына.
– Произошел жуткий несчастный случай. Мы всей компанией отправились в Оперу, вечер был чарующий. Просто чарующий. Я рассказал ей о себе все. Абсолютно все. В том числе и о том, что у меня есть титул, но нет денег, чтобы оправдать его.
При этих словах Эдит вздрогнула и потупилась, как будто лично она была виновницей всех финансовых проблем их семьи.
– Но все эти вещи не имели для нее никакого значения, мама. Ни малейшего. То, что она испытывала ко мне, выглядело как какое-то обожание. Это чувство возникло мгновенно и было очень сильным. Невероятно сильным.
– И ты ответил такими же чувствами к ней, – закончила его мысль Эдит.
Это был не вопрос, а утверждение, и в голосе ее звучали жалость и сочувствие.
– Но затем она просто укатила в ночь, и я не мог ничего сделать, чтобы остановить ее, – продолжал он. – Ее машина застряла на железнодорожном переезде, и она даже не пыталась выбраться из нее. Я умолял ее об этом, старался вытащить силой. Однако с ней как будто произошла непонятная мне пугающая трансформация. Как будто она впала в какое-то паническое замешательство. Как будто ее смущало буквально все вокруг. За исключением того, что она испытывала ко мне. Это было настоящее, и она была в этом уверена, мама. Она была в этом абсолютно уверена.
– Ох, Алекс… Почему ты не рассказал мне об этом раньше?
– Потому что не мог сделать этого… без эмоций.
И действительно, очень трудно выглядеть джентльменом, по-детски растирая кулаками слезы на щеках.
Его мать как истинная американка принялась мягко поглаживать сына по спине, и он, немного успокоившись, вновь прильнул к ней.
– Это я во всем виновата, – наконец произнесла Эдит.
– Но это же полный абсурд, мама.
– Да, ты можешь думать подобным образом, но на самом деле все обстоит именно так. То, что соединяет нас с твоим отцом и что всегда было между нами, – это добрая дружба, но не более того. Говорить о том, что у нас с ним когда-то была великая страстная любовь, – это в лучшем случае было бы заблуждением, а в худшем – обманом. Это было соглашение для взаимного удобства и решения финансовых проблем; во многом подобным предполагался и твой брак с Джулией. Когда задумываешься о таких вещах заранее, все, в общем, оборачивается, я считаю, не так уж плохо. Однако все, что мы с твоим отцом когда-то совершили, никоим образом не подготовило тебя, нашего сына, к сильным чувствам. Так что, как бы абсурдно это ни звучало, я виню в случившемся себя.
– Нет, ты не должна этого делать, – возразил Алекс. – Кроме всего прочего, что такого ты могла бы сделать в свое время, чтобы подготовить меня к страстной любви сумасшедшей женщины?
– Если она в действительности была сумасшедшей, – многозначительно заметила Эдит.
Его поразил тон ее голоса, прозвучавшего рассеянно и задумчиво. При этом смотрела она куда-то вдаль.
– Ты считаешь, что с ней происходило что-то другое? – спросил Алекс.
– Меня там не было, – задумчиво ответила мать, но, перехватив его взгляд, быстро отвела глаза в сторону. Может быть, она уже пожалела о сказанном? – Наверное, если она на самом деле была умалишенной, то до ее гибели ведь должны были бы проявиться хоть какие-то признаки ее безумия?
– Но они были, были, неужели ты не понимаешь?
– Боюсь, что не понимаю, дорогой. Мы с ней все-таки незнакомы.
– А ее влечение ко мне, а скорость, с которой все произошло? И эта страсть. Все это было как-то ненормально.
– Так ты считаешь лишенным рассудка каждого, кто испытывает влечение к другому человеку с первого взгляда? Мой дорогой Алекс, не хочешь ли ты этим сказать, что мы с отцом не воспитали в тебе чувства самоуважения?
– Будь серьезней, мама.
– Я говорю совершенно серьезно.
– Увы, все это не имеет уже значения. Никакого значения вообще. Потому что ничто
