Рамзес II. Она утверждала, что он и теперь находится среди них. В Лондоне, по-видимому. А может быть, где-то в другом месте – этого Клеопатра не знала. Но она знала наверняка, что он был разбужен солнечным светом, когда его гробница была вскрыта и его тело было переправлено в Лондон. Каким-то невероятным образом оказавшись в Каирском музее, он узнал ее и пробудил с помощью того самого эликсира, который даровал бессмертие и ему самому и который он когда-то, будучи фараоном, отобрал у одной безумной хеттской жрицы во времена своего правления Египтом.
Их нынешняя встреча было полной противоположностью их первой встречи за две тысячи лет до этой. Старые жрецы из Александрии рассказали ей легенду о мудром бессмертном советнике, которого пробудил от вечного сна ее собственный прадед. Она тогда посмеялась над словами жрецов и потребовала, чтобы ее отвели в усыпальницу этого так называемого бессмертного. Увидев внутри иссохшую мумию, она приказала открыть створки гробницы, чтобы осветить это мрачное место солнечными лучами. Ее презрение к древней молве и мифам моментально сменилось благоговейным изумлением, когда безжизненное тело, искупавшись в божественных лучах небесного света, прямо на каменной плите стало обрастать кожей и волосами и когда постепенно начали проступать черты благородного красивого лица.
Сказки оказались правдой! А человек, которого она тогда пробудила, сам Рамзес Великий, в течение долгих лет после этого был ее главным советником и любовником.
Но потом она столкнулась с коварной изменой, ее предали.
Рамзес одобрил ее любовную связь с Цезарем и даже советовал укреплять ее. Зато в Марке Антонии он разглядел виновника неизбежной гибели своей царицы. Поэтому, когда она пришла к нему накануне сражения при Акциуме и попросила эликсир – не для себя, а для своего любовника, чтобы тот мог сформировать бессмертную армию и остановить наступление Октавиана, – Рамзес ей отказал. И тогда она, в полном отчаянии, решила покончить с собой, применив змеиный яд.
А что же произошло теперь?
В этом недавно начавшемся столетии Рамзес присоединился к группе лондонских аристократов, друзей и родственников Лоуренса Стратфорда, человека, который обнаружил его гробницу и вскоре после этого скончался. Вся эта группа отправилась в Египет. С какой целью, Клеопатре было неизвестно. Она знает только, что, когда Рамзес увидел ее мертвое тело в музее, его охватила такая безграничная печаль, что он сделал то, чего раньше никогда не совершал.
Он вылил свой бесценный эликсир на ее останки. А затем, видимо, сбежал, оставив ее в полном смятении, доходившем до исступления, которое охватывало ее в первые дни после пробуждения. Впрочем, свое безумие она описала Тедди только в самых общих чертах.
Он и не настаивал на подробностях.
Но было ясно, совершенно понятно, что Рамзес, придя в ужас от содеянного, просто скрылся, поручив заботу о Клеопатре одному из членов их странствующей компании, а именно Эллиоту Савареллу, графу Резерфорду, который путешествовал вместе со своим сыном Алексом. И тут, когда ее повествование дошло до роли Алекса во всей этой истории, неожиданно взгляд ее затуманился и стал рассеянным. Она с чувством повторила это имя дважды… Алекс… Алекс Саварелл. Как будто само упоминание о нем уже переполняло ее эмоциями. Как будто произнести это имя было невероятно трудно для нее.
Что она испытывала, вспоминая этого мужчину, лондонского виконта? Злость, угрызения совести, горе утраты, разбившее ей сердце? За этим, без сомнения, что-то крылось. Между нею и Алексом было нечто такое, что даже теперь приводило ее в замешательство, уводило ее мысли в сторону.
В ее рассказе были и другие туманные моменты, когда она надолго умолкала; можно было догадаться, что такие паузы вызваны либо чем-то, что стерлось из ее памяти, либо эмоциями, которыми она не желала делиться. А еще по этому тягостному молчанию Тедди каким-то шестым чувством ощущал, что в те первые дни ее безумного пробуждения, когда она еще не могла толком понять, кто она на самом деле, она, возможно, отняла чью-то жизнь.
Что ж, так тому и быть.
Она была существом, неподвластным законам природы. Кто он такой, чтобы применять к ней законы человеческие?
– Это был несчастный случай? – все-таки спросил он. – Ну, когда ты так страшно обгорела?
Это были его первые слова за последний час. Ветер наконец утих и больше уже не уносил в сторону возбужденные разговоры рабочих, собравшихся неподалеку от их палатки. Их волнение было вполне объяснимо: ведь она пообещала им часть тех несметных сокровищ, к которым вела их весь сегодняшний день.
– Да, несчастный случай, – подтвердила она. – Это был прискорбный несчастный случай.
Она могла ничего не объяснять больше.
Значит, все закончилось плохо. Наверное, даже трагично. С этим бессмертным Рамзесом уже и так связаны две печальные кончины, и она просто не хочет выносить на свет еще одну. Однако в те первые часы после своего чудесного исцеления она потихоньку давала ему понять, что речь идет о мести. И он вдруг отчетливо уяснил, что готов сделать для нее все, о чем бы она его ни попросила.
– Значит, ты хочешь встретиться с этими людьми снова? – спросил он, уже зная наперед, что она, скорее всего, собирается причинить им вред.
Некоторое время она неотрывно смотрела на него. Ему хотелось верить, что она оценивает его, пытается определить, достойный ли он компаньон теперь, когда она все ему рассказала. Он догадывался, что это маловероятно, и это причиняло ему боль. Было тягостно сознавать, что она, погруженная в какие-то свои сокровенные мысли, смотрит сквозь него куда-то дальше.
– Всему свое время, – глухо сказала она. – Всему свое время.
– А что ты собираешься делать теперь?
– Хочу почувствовать себя живой, Тедди. – Ее улыбка доставила ему не меньшее удовольствие, чем прикосновение ее ноготков к его спине. – Я хочу почувствовать себя живой вместе с тобой.
Еще ни одни слова на свете никогда не наполняли его сердце такой радостью.
2
ВенецияРамзесу казалось, что это сон. Он никогда не видел более изумительного города. Он стоял перед окном и восторженно таращился то на тянувшийся напротив него, по другую сторону Гранд-канала, бесконечный ряд дворцов, то на ясное синее небо над головой, то на темно-зеленые воды внизу. Под ним проплывали изящные черные гондолы, забитые нарядно одетыми европейцами и американцами, которые с благоговением и энтузиазмом глазели на то же диво, которое пленяло и его, лишая дара речи. Сколько вокруг пестрых дамских шляп,
