А сегодня как раз и выяснилось, что его неопытность и непрофессиональность в данном вопросе обернулись неприятностью: высокочувствительные – и в ультрафиолетовой части спектра, в которой наиболее выразительно проявляют себя вещественные образования в MB, – кинопленки с отснятыми во вчерашнем подъеме Буровым и Панкратовым галактиками и звездами (в процессе их эволюции!) дали вуаль. На экране сейчас мельтешило бог знает что.
Остановили проектор, включили свет, стали разбираться. И скоро выяснили, что качество обработки пленок Васюком в этой беде не повинно, что причина глупее и постыднее: забыли – и он забыл! – о сроке годности. У чувствительных пленок он короткий, менее года. И за трое суток, минувших с момента, когда Альтер Абрамович, гордый своим снабженческим подвигом, доставил сюда триста пятьдесят километровых кассет («И лучше не спрашивайте, ребята, как я их добыл: шестьдесят тысяч по безналичному расчету, так это, между нами, еще далеко не все!»), срок этот – при ускорении сто пятьдесят – с лихвой перекрылся. В первые подъемы на них сняли отличные фильмы об MB.
Самое скверное, что пропали и более трехсот неиспользованных кассет. Медленно привыкают люди к новому, косность где-нибудь да просочится: они давно усвоили, что за день наверху можно выполнить работу многих месяцев, что еще выше, в ядре, за секунды сотворяются и разрушаются вселенные… а применительно к хранению фототовара, к сроку его годности, трое суток в умах всех так и остались тремя сутками.
– И в холодильник не догадались сунуть кассеты-то, – раздраженно ворчал Любарский.
– А что мы теперь Альтеру скажем? – вступил Буров. – Эти надо списывать, просить у него новые… н-да!
Они злились сейчас друг на друга, на снабженца – и вообще на жизнь.
– Но главное: с чем мы сегодня вверх поднимемся? – расстроенно потер лысину Варфоломей Дормидонтович. – С пустыми киноаппаратами?
– Это-то как раз ничего, – сказал Буров. – Сегодня у вас испытательный подъем. Освоение боковых перемещений и слежение.
– А «пространственные линзы»? – спросил Любарский.
– Еще не готовы электроды… и схема.
Буров лукавил: с «линзами» и электрическим управлением ими у него все было исполнено. Но он сейчас вынашивал замысел, которым не хотел делиться, – и кое-что придерживал для себя.
Так они перешли к другому делу. Поднялись на крышу, Витя показал им новые приставки и изменения в управляющем блоке кабины.
– Вот, – говорил он с некоторой горделивостью, – теперь ведущий будет, как пилот в реактивном истребителе. Только ногой не газок выжимать, а пространство-время… Левая педаль – пространство: нажать – «вперед», отпустить – «назад»; а правая – время: нажать – «ускорение», отпускать – «замедление»… Это, понятно, в пределах одного диапазона неоднородности, а переключение диапазонов, как и было, на пульте…
– Надо бы и переключение диапазонов вывести на ручку, как в автомобиле скорости переключают, – вставил Любарский.
– Мелко плаваете, экс-доцент, – не без спесивости ответствовал Буров, – переключение скоростей!.. Вот вам не ручка, а ручища, штурвал боковых перемещений. Ею вы будете смещать кабину наверху… а верней, изгибать «электрическую трубу» в любую сторону, в какую отклоните.
Между педалей из пола кабины торчала теперь штурвальная колонка с сектором, добытая явно с какого-то списанного самолета. Варфоломей Дормидонтович забрался в кресло, понажимал педали, поворочал штурвалом, с одобрением поглядел на Бурова:
– Лихо! Это нужно освоить.
Тем временем на крышу поднялись еще двое. Сначала, собственно, из люка показались длиннющие, метров по шесть, сваренные из уголков штанги, а затем и те, кто их нес: Ястребов и его помощник. Они сложили ношу у ограды и, разминая сигареты, подошли к инженерам – перекурить, покалякать.
– И что это будет? – кивнул в сторону штанг Любарский, пожимая руку Герману Ивановичу.
– Эт-та?.. – Механик достал из кармашка в комбинезоне чертежик, развернул, прочел медленно: – «Координатный регистратор метапульсаций». Заказ и эскиз самого Валерьяна Вениами… На концах укрепим сейчас фотоэлементные счетчики, расставим от башни на четыре стороны.
– А! – мотнул головой Варфоломей Дормидонтович. – Давно надо.
– Последняя моя морока, – неспешно продолжал Ястребов. – И на крышу, может, последний раз вылез…
Герман Иванович уже выглядел стариком: погрузнел, поседел, в характере появилось созерцательное добродушие, стал разговорчив. Он все более настраивался на заслуженный отдых. «Пенсия у меня будет под верхний предел, очередь на „Волгу“ вот-вот… Эх, и поезжу по всяким местам! А вы тут дальше вкалывайте без меня».
Когда они отошли, Буров задиристо обратился к Любарскому:
– Что за «координатор метапульсаций», не могли бы вы мне объяснить?
– Они в ядре возникают всякий раз на новом месте. Со сдвигами. Вот и надо бы хоть по двум измерениям с нашей крыши засекать координаты «штормов», чтобы потом рассмотреть последовательность скачков.
– Хорошо, а почему идея Пеца и заказ Пеца? Для чего здесь вы и для чего мы? Это наша парафия, наше дело! В чем вообще состоит ваше заведование лабораторией? В поддакивании?..
Варфоломей Дормидонтович с минуту ошеломленно молчал. Идею этого регистратора они с директором обсудили вчера за вечерним чаем (он все еще обитал у Валерьяна Вениаминовича) – и если тот первым, пока не забыл, запустил ее в «металл»… ну так спасибо ему, да и все!
– Хоть вы, Витя, великий труженик, великий изобретатель и… великий нахал, – обрел наконец дар речи экс-доцент, – вам все равно не светит занять мое место.
– Я и не стремлюсь!.. – (Лукавил Виктор Федорович, лукавил – стремился. И не только завлабом MB видел он себя в мечтах. На все у него был свой взгляд – и уж он бы показал, как надо). – Раз это относится к электронике, то не должно проходить мимо меня. Вы там как хотите, но в своей специальности я поддакивать никому не согласен!
(«То, что мы сейчас делаем, – думал Толюн, – есть подготовка к космическому старту. Не на околоземную орбиту, не к соседней планетке – вглубь Вселенной. К межзвездному и межгалактическому старту. Мы принесем не меньше знаний, чем принесли бы на будущих суперзвездолетах чрез многие годы… Как это шикарно все описывалось в романах, как роскошно показывалось по ТВ даже для стартов на околоземную с Байконура. Были ли там склоки? Да наверно. И засвеченные пленки, и подсиживания – что угодно. Как легко все затягивает рутина, пошлость жизни. А у нас тем более, ибо все свели к электричеству и электронике, к кнопконажимательству…»)
VIВ таких слегка склочных отношениях все трое перебрались с крыши в зал тренажеров, который находился под гостиницей.
N = N0 + 431490240
День текущий: 8,3525 июня, или 9 июня, 8 час 27 мин 35 сек 99 соток
На уровне К148: 9 + 52 июня, 4 часа
Здесь, на интерпретаторе системы ГиМ, Любарскому и Васюку перед подъемом надлежало научиться делать ногами то, что прежде делали руками: педалировать неоднородность пространства и ускорение времени, – а руками то, чего прежде не делали вовсе: боковые перемещения. Упражнения длились шесть часов (с перерывом на обед и чаепитие), и, разумеется, «тренер» Буров согнал с обоих
