– Я не сойду с места, – хрипло проговорил он. – Земля никогда не умирает полностью, меня ведь даже в Селении нашли, а значит, кто-нибудь да остался. Духи, существа, да хоть говорящие кроты. Пожалуйста, мне очень нужно поговорить.
Ничего. Конечно же, ничего – а чего еще он ждал?
Темнота сгустилась, колени сначала заболели, потом затекли, потом он вообще перестал их чувствовать. Глаза слипались, между позвонками словно насыпали песку, в голове все затянуло туманом. Нила качнуло вперед, и он понял, насколько сильно, только когда впечатался лицом в землю. Его измученное тело отказывалось подыгрывать его же безумной затее.
Нил прижался щекой, глядя, как грязь просачивается между пальцев. Живот холодило.
– Прости, – пробормотал он. От земли пахло влажностью и перегноем. – Прости меня.
Холод убаюкивал, сад затих, словно дремал, и Нил тоже провалился в дрему – темную, прерывистую, какой-то полубред между реальностью, где холод стискивал его все сильнее, и сном, где Ястребы раздирали его когтями, пока один из них мирно записывал что-то на бересте. «Причина смерти – сопротивление задержанию», – прощелкал Ястреб на языке, который Нил понимал даже во сне.
Что-то пушистое вдруг попало ему в нос, и он чихнул, но оно продолжало лезть прямо в ноздри. Нил с трудом приоткрыл глаза. Вокруг было очень темно, а пушистое оказалось звериным хвостом, который прилагался к самому зверьку: рыжему, с острой мордой и темными лапами. «Лиса», – заторможенно подумал Нил. Лиса снова ткнула ему хвостом в нос. От меха приятно пахло зимой и снегом, хотя снега вокруг не было и в помине.
Потом хвост перестал возить по его лицу, зверек отбежал и уселся неподалеку. И еще немного отбежал.
И опять сел. Похоже, это было приглашение, но Нил будто в землю вмерз, пальцы не гнулись, даже глаза не открывались до конца. Неравный бой со сном закончился в пользу сна, и Нил провалился обратно в тот же вязкий бред, который внезапно прервал мощный пинок в грудь.
Маленькая нога, похоже, знала, куда бить: угодила в какое-то особо чувствительное место там, где сходятся нижние ребра. Нил закашлялся и попытался сесть, но окоченевшая рука не слушалась, и он упал обратно. Как ни странно, удар не повторился – вместо него на Нила опустилось одеяло, такое теплое, что он чуть не застонал от удовольствия. Да и воздух больше не был таким уж холодным. Нил полежал, отогреваясь, и кое-как заставил себя сесть.
Перед ним горел небольшой костерок, а по другую его сторону расположился лесовик. На руках он держал лису, та мирно дремала.
– Сплю, – пробормотал Нил, кутаясь в одеяло.
Лесовик взглянул на него, подняв брови.
– Ну, это ты мне скажи, – хмыкнул он, подбрасывая в костер сухих веток.
Нил хотел спросить, что это вообще значит, но решил промолчать. От тепла его разморило.
– Держи, бедолага. – Лесовик протянул ему дымящуюся глиняную кружку.
Нил отпил: какая-то трава, заваренная в кипятке.
– Знаешь, что самое смешное? – поинтересовался лесовик, хотя Нил вообще ничего смешного тут не замечал. – Она думала, ты догадаешься сразу. Но умение соображать – это, прости, не твое.
Лесовик почесал лису за ухом, и та зажмурилась. На секунду Нилу показалось, что лесовик говорил как раз о ней, но он тут же отогнал эту мысль – вряд ли о нем когда-нибудь думали лисы.
Одеяло приятно грело, колени больше не мерзли. Ночной лес повеселел, и золотой свет костра смягчал его хмурые контуры. Все это казалось совершенно реальным, и все же Нила не покидало ускользающее, сонное чувство, что шевельнешься – и все исчезнет. Он осторожно, затаив дыхание, пошарил за пазухой. Может, все-таки не сон – береста, которую он сунул под рубашку, была на месте.
– Ты знал? – спросил он, протянув ее лесовику.
– Конечно. – Лесовик рассмеялся, будто изображение на бересте – не катастрофа, а совсем неплохая новость. Его внимательные глаза поблескивали в темноте. – Это очень легко было понять.
Нил молча воззрился на него, сжимая второй рукой кружку. Он так промерз, что даже удивиться как следует не мог.
– Она ведь тебе, болвану, говорила: слушай свою магию, сердце и чутье – этого достаточно, – внятно, доходчиво сказал лесовик. Лиса махнула хвостом. – Анима всегда знает, что делать. Но чувствовать – не значит не думать. Запомни, пригодится.
– Не пригодится, – сдавленно проговорил Нил. – У меня больше ничего нет.
– А ты проверял? – с забавной серьезностью спросил лесовик.
Нил выдавил смешок.
– Знаешь, я бы заметил, если бы у меня была магия.
– А ты уверен? – Лесовик посмотрел на него так, будто сильно сомневается, стоит ли вообще тратить слова на такого тугодума. – Ты ведь не умер. И не отдавал аниму. Что в словах «анима и есть жизнь» не дошло до тебя с первого раза?
Лесовик выпустил лису, и та чем-то зашуршала, завозилась в темноте.
– Я думал, на захваченных землях волшебство умирает, – пробормотал Нил.
Сердце у него колотилось все быстрее и быстрее, часто и громко.
– Тогда откуда же оно взялось у тебя там, где доступ к земле был отрезан всей теневой магией, какая есть? А? – Лесовик приподнял брови. – Волшебство никогда не умирает. Подавлено – да, выросло в цене – еще как, надо из кожи вон лезть, чтоб получить то, что раньше давалось почти даром. Но немного волшебства для живых всегда найдется. Странно напоминать об этом единственному, кто смог накопить прорву золотой магии, будучи в самом ужасном месте, какое только можно представить.
– Не так уж там и плохо, – пробормотал Нил, даже немного обидевшись за родное Селение.
Лесовик фыркнул и потыкал палкой в огонь. Искры с треском взвились вверх.
– Вот именно. Мир такой, каким ты его видишь. Так анима и работает: сияешь ты сам, а то, что вокруг, просто отражает твой свет. Ладно. – Он хлопнул себя по коленям. – К делу. Давай, малыш. Где там твоя магия?
Нил шевельнул пальцами, мягко прижал подушечки к ладони – и ничего не почувствовал. Они были холодные, задубевшие и будто чужие. Определенно никакой магии.
– Почему ты помогаешь? – спросил он, чтобы отвлечься. – Я ведь… проиграл.
– Ну, люди проигрывают, так бывает. Невозможно выигрывать всегда. Анима не иссыхает из-за проигрыша, она иссыхает, когда люди идут против того, во что верят. Когда им наплевать на других. Но тебе – нет. Никогда. Ты
