Повисает долгое молчание. Маут молчит так долго, что я даже думаю, что он меня оставил. А потом я чувствую, что земля подо мной двигается. Это корни дерева – они поднимаются из земли наружу, оплетая меня так, что получается удобное сиденье. Вокруг вьются зеленые лозы, на них распускаются огромные цветы.
Ты не одинок, Бану аль-Маут. Я ведь здесь. С тобой.
Ко мне приближается призрак женщины, встревоженный и нетерпеливый. Я хорошо знаю ее – это Истаявшая. Она ищет, постоянно ищет.
– Здравствуй, Младший, – руки ее скользят по моему лицу. – Ты не видел мою любимую малышку?
– Не видел, – отвечаю я, но хочу уделить ей больше внимания, утешить ее. – Но я обязательно поищу. Как ее зовут?
– Ее зовут Любимая малышка.
Я киваю, совершенно не чувствуя раздражения, которое она раньше у меня вызывала.
– Любимая малышка, – повторяю я. – А как твое имя?
– Мое имя, – шепчет она. – Мое имя? Малышка называла меня мамой. Но у меня было и другое имя. – Я чувствую ее тревогу и хочу успокоить. Пытаюсь проникнуть в ее воспоминания, но не могу. Она окружила свою память крепкой стеной. Когда Истаявшая склоняет голову, ее профиль вызывает у меня очень глубокое, сильное чувство. Кого-то она мне невероятно напоминает… кого-то, кого я знал всегда.
– Каринна, – она присаживается рядом со мной. – Так меня звали. Прежде чем стать мамой, я была Каринной.
Каринна. Я узнаю это имя, хотя не сразу понимаю, откуда оно мне знакомо. Каринной звали мою бабушку. Жену Квина.
Но этого не может быть…
Я открываю рот, чтобы задать ей другие вопросы, но тут она резко поворачивает голову, как будто что-то услышав. Истаявшая мгновенно взвивается в воздух, исчезая среди деревьев. Что-то испугало ее.
Я прикасаюсь мыслью к границе, проверяя ее на прочность. Но стена крепка. Возле нее нет призраков.
А потом я чувствую, что произошло. Второй раз за день кто-то вошел сюда из внешнего мира. Но на этот раз в Земли Ожидания явился не чужак.
Кто-то возвращается домой.
59: Князь Тьмы
В глубоком сумраке Земель Ожидания призраки тихо поют песнь своей печали вместо того, чтобы завывать от боли. Духи спокойны. Бану аль-Маут наконец по-настоящему узнал, что такое – быть Избранником Смерти.
За моей спиной встают тени. Их четырнадцать. Я знаю их и ненавижу, потому что они – источник всех моих скорбей.
Пророки.
Слышат ли они до сих пор крики детей-джиннов, которых убивали холодным железом и летним дождем? Помнят ли они, как мой народ молил о милосердии, когда они запечатывали снаружи их тюрьму в роще?
– Вам не остановить меня, – говорю я Пророкам. – Мое отмщение близится. Оно предначертано.
– Мы здесь, чтобы стать свидетелями, – отзывается Каин. Он – лишь слабая тень одержимого властью короля книжников, каким тот был тысячу лет назад. Странно думать, что это иссохшее создание – тот же самый человек, который предал джиннов, обещая им мир. – Те, кто разжег пожар, должны сами сгореть в нем, – говорит он.
– А что станет с вами, когда вся магия, которую вы украли у моего народа, снова вернется к джиннам? – спрашиваю я Пророков. – Магия, которая поддерживала жизнь в ваших высохших телах все эти годы?
– Мы умрем.
– Вы хотите смерти. Бессмертие оказалось куда более болезненным и тяжким, чем вы ожидали, верно, змеиные отродья? – Я делаю из своей магии толстую цепь и набрасываю ее на Пророков, подтягивая их к себе. Они не сопротивляются. Они не могут сопротивляться – я у себя дома, и среди деревьев, где я был рожден, моя магия достигает наивысшей силы. – Больше не нужно бояться, Ваше Величество, вы наконец умрете. Вашей боли придет конец. Но сначала вы будете смотреть, как я разрушу все, что вы надеялись сохранить. Увидите, к чему привела ваша алчность и злоба.
Каин только улыбается. Это тень его былого высокомерия.
– Джинны будут освобождены, – говорит он. – Равновесие между мирами восстановится. Но люди уже знают, что делать с такими, как ты, Князь Тьмы. Они неминуемо повергнут вас вновь.
– Несчастный глупец, – я хватаю его за грудки. Он пытается воспользоваться своей магией, чтобы освободиться. Воздух между нами звенит и мерцает, и я без труда преодолеваю его сопротивление. Так же легко, как человек согнал бы севшего ему на руку комара.
– Взгляни мне в глаза, ты, жалкий обломок человека, – шепчу я ему. – Узри в моих глазах самые темные моменты своей жизни. Ты увидишь и то, что я собираюсь сделать с твоим миром.
Каин смотрит мне в глаза и каменеет. Он видит горы трупов, завалившие целые поля. Видит города и деревни в огне. Они сровнялись с землей, и само имя этого народа забыто. Его сородичи, его драгоценные книжники уничтожены моими братьями. А мореходы, кочевники и меченосцы стонут от кровавой тирании Керис Витурии.
А его герои, разожженные им факелы надежды – Лайя из Серры, Элен Аквилла, Элиас Витуриус – я гашу эти факелы. Потому что я забрал душу Кровавого Сорокопута, а Земли Ожидания забрали человечность Ловца Душ. Потому что последним ударом я сокрушу сердце Лайи.
Пророк отшатывается от кошмарных видений. Но я не отпускаю его.
– До сих пор ты оставался высокомерным, – говорю я. – Ты думал, был уверен, что знаешь лучшие пути. Твои пророчества указали тебе путь освобождения джиннов, который бы и тебя сделал свободным, и притом защитил человечество. Но ты никогда не понимал сущности магии. Ее главное свойство – это изменчивость. Твои видения о будущем могли бы стать реальностью только в том случае, если бы их направляла твердая рука и железная воля. В любом другом случае они истают прежде, чем успеют пустить корни.
Я разворачиваюсь к роще джиннов и на цепи тащу упирающихся Пророков за собой. Они пытаются защищаться с помощью краденой магии, мечтая спастись – ведь теперь они знают, что грядет. Моя цепь магии только сильнее захлестывает их. В конце концов, скоро они навсегда освободятся.
Я наконец добираюсь до рощи джиннов, и там меня накрывает волной страданий моих собратьев. От их боли хочется кричать.
Я опускаю за землю Звезду. Теперь она совершенно целая, и на ней нет ни трещины, никаких следов того, что когда-то она была разбита. Это совершенный алмаз с четырьмя лучами, напоминающий символ Блэклифа. Пророки нарочно некогда выбрали для военной школы такой символ, чтобы он служил им напоминанием об их грехах. Жалкая людская уловка. Как будто признать свою вину и сожалеть о содеянном достаточно, чтобы искупить преступление.
Я возлагаю руки на Звезду, и весь мир вокруг утихает. Я закрываю глаза. Тысяча лет одиночества. Тысяча лет борьбы и искупления. Все было ради этого мига.
Перед моим внутренним взором проплывают десятки лиц – это люди, владевшие осколками Звезды. Я любил
